— Пустяки! — махнул рукой Эспе. — Часы я починю. Но буду ли я носить их — это вопрос..
— А почему нет? Из-за свастики? — пытливо взглянул на него Риухкранд.
— Из-за свастики!.. Да что мне до этой свастики! Вовсе не из-за нее! Нет, часы будут напоминать мне сегодняшний день. А как подумаю о нем, так чувствую какую-то горечь, не знаю, как тебе сказать... Все-таки безобразие, что с тобой так поступили!
— За меня не беспокойся. Дело совсем не во мне. Упрячут в карцер — ну что ж, переживу. Но когда весь народ хотят загнать туда...
Риухкранд заговорил о той большой опасности, которая угрожает народу. Он говорил обиняками, намеками, как привыкли говорить все в это глухое время.
Эспе слушал его, курил, отгоняя дымом комаров, рассеянно глядел в небо. Он был, кажется, слишком усталым, чтобы следить за мыслями Риухкранда.
— Да, что поделаешь, — сказал он вдруг, выходя из своей задумчивости. — Меня все еще мучит эта твоя беда. Сам не знаю почему. Никак не отделаюсь от чувства, будто я в чем-то виноват...
Когда он наконец пошел спать, Риухкранд подумал, глядя ему вслед, что сердце у этого парня на месте, но в голове туман порядочный.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мартин Таммемяги, который в прошлом году вместе с другими политическими заключенными был освобожден после пятнадцати лет тюрьмы, получил партийное задание — перебраться из деревни, где он до сих пор находился, в город Т., чтобы добиться там укрепления антифашистского народного фронта.
В вагоне народу было немного, и место рядом с Там- мемяги оставалось свободным. Однообразый стук колес нагонял сон, и, прочитав газеты, Таммемяги задремал, привалившись к спинке скамейки. На одной из остановок его разбудил какой-то молодой человек, скинув свой зеленый заплечный мешок на противоположную скамью.
— Здесь свободно? — спросил новый пассажир и, не дожидаясь ответа, попросил Таммемяги присмотреть за мешком, а сам снова поспешил выйти.
Таммемяги пытливо поглядел на мешок и собрал свои газеты, разбросанные по скамье.
На перроне крикнули: «Отправление!» Поезд уже тронулся, а новый попутчик все еще не показывался. Таммемяги забеспокоился. Не с умыслом ли оставлен здесь мешок? И что в нем? Может быть, за всем этим кроется какая-либо провокация?
Но молодой человек, запыхавшись, уже ворвался в вагон.
— Чуть не отстал! С друзьями всегда так — все никак не распрощаешься!
Но напрасно было ждать, что попутчик начнет расспрашивать его о друзьях, тот не проявил к ним ни малейшего интереса. Молодой человек подошел к окну и стал смотреть в него. Станционные здания уже проплыли мимо, за ними последовали придорожные ели, позади которых мелькнуло пожелтевшее ржаное поле, потом пошли заросшие кустарником луга, болотистые низины, перелески и одинокие крестьянские дома с темно-красными крышами.
Таммемяги заметил, что молодой человек разглядывает его вещи — большой чемодан и фанерный баул на верхней полке. Незнакомца, как видно, особенно заинтересовали причудливые очертания обвязанного парусиной переплетного пресса под лавкой.
— Вам далеко? — обратился наконец молодой человек к Таммемяги.
— Нет, — односложно ответил попутчик.
— Сегодня мало пассажиров.
— Да.
— Пора страдная, а проезд дорог.
Таммемяги не дал вовлечь себя в беседу. Он взял газету и пробежал глазами последнюю страницу, заполненную объявлениями.
— Предложений труда много, а работы мало? Не правда ли? — снова заговорил молодой человек.
— Это верно, — не поднимая глаз, ответил Таммемяги.
— Вы тоже ищете работу?
— Едва ли вы сможете предложить ее.
Чтобы надоедливый попутчик оставил его в покое, Таммемяги закрыл наконец глаза и прислонился головой к стене.
Внимательно разглядывая лицо дремавшего, молодой человек, к своему удивлению, обнаружил в нем что-то знакомое. Не Мартин ли это Таммемяги? Этот прямой нос с чуточку вздернутым концом, эти толстые губы, черные, густые брови, худая шея с большим кадыком — да, это он! Только вот голова стала седой, но это не удивительно!
Едва спящий открыл глаза как молодой человек спросил:
— Извините но мне кажется что ваше лицо мне знакомо.
— Да? А я вас не знаю.
— Разумеется. Но моего отца, если не ошибаюсь, вы знавали? Риухкранд. Может, помните это имя?
Таммемяги оживился, и его серые глаза пристально взглянули на молодого человека.
— Риухкранд? Как же, знал. Так вы, стало быть... как это...
— Пауль?
— Ах да, Пауль? Маленький Пауль. Помню, помню.
Таммемяги вспомнил, как однажды маленький мальчуган, с узелком книг в руках скатываясь во весь дух по лестнице, чуть не сбил его с ног. Наверное, бежал в школу. Но бывал он и тихим, словно мышь, особенно, когда Таммемяги вместе с отцом Пауля и Михкелем Сааром толковали и спорили о разных вопросах мировой политики. В таких случаях он обычно сидел на кровати с книжкой в руках и делал вид, что учит уроки, а на самом деле слушал разговор старших. Таммемяги, который был значительно моложе отца Пауля и Михкеля, носил тогда длинные волосы, которые время от времени откидывал пятерней со лба.
— Когда-то мне очень хотелось стать похожим на вас. Вы были нашим идеалом, — чистосердечно признался Пауль.
То, что Пауль рассказал затем о своей жизни, молодое одушевление, отражавшееся в его живых глазах и в движениях, все это произвело на Таммемяги хорошее впечатление. Похоже было, что молодой человек горит желанием действовать и его ничто не испугает. Словом, он был весь в отца, но, с другой стороны, он напоминал наивной мечтательностью и свою мать, человека с золотым сердцем, о которой у Таммемяги сохранились хорошие воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139