Прислушивались к ходу часов, разглядывали циферблат. Часы как часы, звонкое тиканье, стрелки, светящиеся в темноте.
— Любопытно — они серебряные? — спросил кто-то.
— Какое серебряные! Пробы-то нет. Настоящий эрзац.
— Я бы не стал носить такие. Поглядите, что там на крышке красуется!
Все склонились над часами.
— Свастика.
Будто четыре виселицы сложены.
— Смотреть противно!
— Что противно? Просто с души воротит!
— Соскреби! — посоветовал кто-то.
— Попробуй соскреби! Как бы самого на эту виселицу не вздернули!
Подошел высокий, сухопарый парень с крючковатым носом, похожий с виду на балтийского барона. Этот шутник часто смешил взвод своими проделками. То вытягивая подбородок, то со щелканьем закрывая рот, он попытался вставить в глаз круглое карманное зеркальце.
— Что? Соскрепать? Потарить вам эти часы, штоп ви хорош стреляйть, а в соскрепать! В вареный макароны, в рожи, в проруби, в...
Он добавил еще ряд сочных выражений из лексикона Винналя.
Все, кроме Риухкранда, тоже подошедшего к окну, засмеялись. Он стоял угрюмый* нахмуренный, и мысли его были далеко.
— Почему фаше сердце не прыгать от великий радость? — обратился к нему шутник. И, схватив часы, двумя пальцами, точно мышь за хвост, он с брезгливым видом поднес их к Риухкранду.
Эспе почувствовал себя задетым как насмешками шутника, так и безразличием Риухкранда, своего соседа по койке. «Просто завидуют», — подумал он и стал отнимать у насмешника часы. Но в этот миг Риухкранд тоже протянул руку за часами, и они, выскользнув, упали на пол.
— Ну вот! — разозлился Эспе и так двинул шутника под ребра, что у того вылетело зеркальце. — Тоже мне пальцы! Будто титьки коровьи!
Растолкав всех, он наклонился, поднял часы, потряс в руке и прислушался.
— Ну как, дух вон? — спросил кто-то.
В эту минуту дверь распахнулась и в помещение влетел взводный Винналь. Увидев Риухкранда, он подскочил к нему.
Вы такой-сякой! Что за кашу вы мне сегодня заварили? Так меня замарать? Опозорить наш взвод, весь наш полк! И, главное, перед кем? Перед теми, кто завтра покорит весь мир! А здесь какой-то жалкий... какое-то жалкое отродье шлюхи вдруг вздумало их облаять!
Сначала Винналь бранился просто без удержу, но после того, как он излил крайнюю досаду, в голосе его зазвучали жалобные нотки, он решил воззвать к сочувствию:
— Так подвести меня! Ведь я отвечаю за весь взвод, за всех вас... Вы такой-сякой! там-то что? Отсидите свои трое суток — и все. А я? На мне всю жизнь будет позорное пятно. Хорошо еще, если оставят командиром взвода...
Вдруг взгляд его упал на Эспе.
— Подойдите!
И вот Эспе уже стоял перед командиром взвода навытяжку, грудь вперед, руки по швам.
— Какой молодчина! Делает честь всему полку! Солдат что надо!
С восторгом поглядев на Эспе, взводный похлопал его по груди:
— Если начнется война, эта грудь украсится крестами и медалями. Даже в офицеры могут произвести!
Затем он, снова обратившись к Риухкранду, назвал его паршивой овцой, которая портит все стадо. Исчерпав запас всех мыслимых ругательств, упреков и угроз, он сдвинул фуражку на лоб и вылетел из комнаты так же стремительно, как и появился.
Сначала после его ухода царило молчание, а потом все наперебой принялись расспрашивать Риухкранда о случившемся, желая узнать все до мельчайших подробностей.
— Могло выйти еще хуже, — сказал Риухкранд. — Вы спрашиваете, за что? Как будто для них это имеет значение! Или вы не знаете, как укрощают зверей! То дадут сахару, то — кнута.
О случае с Риухкрандом говорили потом весь вечер. Даже улегшись на койки, солдаты все еще возвращались к этой теме, совсем, казалось, забыв об Эспе.
Наконец всех сморил сон, только Эспе все никак не мог заснуть. В нагревшейся за день комнате было душно и пахло потом. В открытые окна налетели комары, они
с писком кружились над спящими и садились на их лица и руки.
Эспе угнетало непонятное ему самому ощущение вины, от которого он тщетно старался избавиться. «Они просто завидуют мне», — пытался он успокоиться, но все никак не успокаивался. «Неужто я нарочно должен был стрелять мимо цели? И разве моя вина, что Риухкранд натворил днем черт знает каких глупостей? Кто ему велел быть таким заносчивым и упрямым!»
Он помахал руками, отгоняя комаров, несколько раз шлепнул себя по лбу и рукам и наконец с головой укрылся одеялом. Но, чуть не задохнувшись, снова высунул лицо, отодвинул одеяло, достал из кармана штанов папиросу и потихоньку закурил ее. Однако дежурный сразу же это заметил.
— Комары, дьяволы, не дают спать! — оправдывался Эспе.
— Здесь курить нельзя. Ступай в умывалку!
Эспе позвал Риухкранда с собой, предложив ему папиросу. У него было смутное желание облегчить душу откровенным разговором. Но дежурный не пошел с ним и от папиросы отказался.
Когда Эспе вернулся, Риухкранд глядел в окно.
— Знаешь, в такую ночь и спать не хочется, — заговорил Эспе, тоже встав у окна и смотря в него.
Казалось, будто уснувшие дома, сосны и ольховые заросли дышат теплом и мягко светятся. Небо отливало красным, желтым, зеленым и только в самой вышине простиралось ровным серым холстом.
— Я, кажется, сглазил тебя утром, — продолжал Эспе. — Назвал счастливчиком... Вот тебе и счастье!
По своей привычке он на минутку закрыл глаза, прежде чем повернул голову к Риухкранду, и с улыбкой поглядел на него.
— Ты думаешь, что я так уж несчастен? — спокойно ответил Риухкранд.
— А ты думаешь, что я так уж счастлив? - в свою очередь, спросил Эспе.
— Ну, когда мы разбили твою игрушку, ты, верно, не очень-то обрадовался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139