Профессор поставил на стол широкую, вместительную
коробку, в отделениях которой были разложены разнообразнейшие сорта заграничных сигарет и папирос, сигар и сигар. Гость не обратил особого внимания на этот богатый
набор, которым так гордился хозяин, взял эстонскую папиросу, а сам предложил профессору из своего портсигара.
— Я, правда, курю трубку, — сказал тот, — но о русских, папиросах у меня осталось хорошее воспоминание.
Он стал вспоминать русских людей, с которыми ему приходилось соприкасаться, хвалил их сердечность, человечность, широту взгляда, выражал удивление по поводу того, как сильно отличались в гимназии, где он когда-то учился, русские учителя от немецких своим свободомыслием, — подчас они даже ссужали учеников антиправительственной нелегально литературой.
— Но с этого времени прошло сорок лет, — сказал он. — В.последнее двадцатилетие у нас, как вам известно, подули совсем иные ветры. То с севера, то с запада, то с юга. Только не с востока. С востоком дело обстоит так, как в Библии с древом познания добра и зла. От всех плодов разрешается вкусить, кроме этого.
Горский внимательно слушал речь хозяина, стараясь отделить то, что шло от сердца, от того, что говорилось из вежливости.
Беседа перешла к вопросу о необходимости организации Общества эстоно-русской дружбы.
— Почему бы не организовать? — сказал Кянд. — Подобных обществ у нас имеется уже много — со Швецией и Латвией, Финляндией и Польшей, всех не упомню. Почему же не организовать и Общество дружбы с Советским Союзом? Хотя бы ради равновесия...
— Вы думаете? — неопределенно ответил Горский, и по лицу его пробежала легкая тень.
Профессор почувствовал, что от него ждали более горячего отношения к этому предприятию. Он попытался исправить дело:
— Нет, правда, Общество дружбы, безусловно, нужно создать. И, поверьте, оно найдет восторженных сторонников. Одной из таких сторонниц явится собственная моя дочь.
Он рассказал, с каким увлечением Рут читает русскую литературу, поскольку, конечно, ее можно достать здесь, как она в последнее время принялась изучать русский язык, как готовится к выступлению в пьесе Горького «Враги».
— О, ваша дочь артистка? Интересно, интересно.
— Она не профессиональная актриса, а только любительница. А наш городской театр не интересуется Горьким. Раньше здесь имелся Рабочий театр, но он закрыт. Нет, она участвует в каком-то самодеятельном кружке. Но подождите, я позову ее, если только она дома.
Пришла Рут. Она с волнением и радостью посмотрела своими большими синими глазами на гостя издалека. Господи, ведь перед ней стоял живой человек из того мира, о котором приходилось читать, слышать, которым она вместе с Паулем восхищалась! О чем только не хотелось сразу же спросить, разузнать!
— Я только что услышал, что вы хотите поставить пьесу Горького «Враги»? Смелый замысел. Смелый как в политическом, так и в художественном отношении. Потому что правильно понять это произведение, правильно сыграть каждую роль...
— Вы думаете, мы не справимся? — спросила Рут.
— У меня нет оснований так думать, но... я видел этот спектакль в Московском Художественном театре.
— В Художественном театре? — восторженно прервала его Рут. — Расскажите, как там...
Она расспрашивала обо всем, ей хотелось в мельчайших подробностях представить себе спектакль Художественного театра с начала без конца. Потом посыпались бесконечные вопросы об Эрмитаже, о Третьяковской галерее, о Днепрогэсе, о метро, обо всем, обо всем.
— Ты утомишь нашего дорогого гостя, — сказал профессор, почувствовавший себя лишним при этом разговоре, так как ему пришлось молча слушать.
— Что вы, Роберт Карлович... Я счастлив отвечать на эти вопросы. Вы видите, как нужно Общество друзей Советского Союза. И подобный живой интерес... он и меня воодушевляет.
Рут было жалко, когда гость наконец собрался уходить. Хотелось еще раз увидеть его, да и Паулю следовало бы встретиться с ним.
— Алексей Терентьевич, — сказал профессор Кянд гостю на прощание, — я надеюсь, что вы перед отъездом еще раз зайдете к нам. Может быть, послезавтра, в субботу вечером? Скажем, часов в семь. Я приглашу еще кое-кого... Вы придете?
Горский поблагодарил и сказал, что придет с удовольствием.
Рут вся разгорелась от новых впечатлений и сейчас же хотела отыскать Пауля, чтобы поделиться с ним. Но отец удержал ее: сначала нужно посоветоваться, кого пригласить в субботу на ужин. Рут со всем соглашалась, но возражала против приглашения Китсов. Они же не подходят к этому обществу: от Виллема можно ожидать враждебных высказываний, а Белла со своим презрением ко всему на свете... нет, благодарю покорно. Отец возражал: Ките один из его талантливейших учеников, с которым он всегда общался, к тому же он переводил русскую поэзию на эстонский язык. А Белла? Пусть будет хоть одна женщина, а то все мужчины.
— Ах, приглашайте, кого хотите, — махнула рукой Рут и умчалась.
Профессор растерялся. Как же быть, если Рут не хочет? Но тут вмешалась Линда:
— Вот видишь, какая она стала своевольная. Это оттого, что ты во всем ей потакаешь. Китсы всегда бывали у нас, когда мы принимали иностранных гостей. Как же не позвать их теперь? Они обидятся, если узнают.
— Ах, все равно, так и быть, позовем их.
В субботу Горский неожиданно зашел к Кяндам в полдень. Кроме хозяйки, никого не было дома. Горский извинился, что, к сожалению, не может прийти вечером, так как должен уехать. Он попросил Линду передать дочери несколько книг, поблагодарил за оказанную ему любезность, просил передать привет остальным членам семьи и ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139