Затем сидящим за столом были предоставлены на выбор несколько посудин, начиная с маленькой рюмки и кончая пивной кружкой, вмещающей целую бутылку. Большинством голосов выбрали самую большую посудину. После того как председатель крикнул «силенциум», наступила полная тишина.
Председатель крутил ключ, накинутый на гвоздь, и перед кем он после нескольких оборотов останавливался, тот выпивал одним духом целую кружку. Категорически воспрещалось медлить, разговаривать, смеяться или протестовать. Нарушителю этих правил приходилось выпивать внеочередную кружку.
По свершении «священнодействия» протоколист сообщил, что за пятнадцать минут была выпита корзина пива. Первое место занял пробст, опрокинувший пять кружек. Ко всеобщему удивлению, он еще чувствовал себя неплохо и смог сам сойти по лестнице. Но Карбуса пришлось отвести в соседнюю комнату и уложить в постель.
Попойка продолжалась. Пол был залит пивом, в котором плавали осколки бутылок. Фердинанд почти насильно притащил наверх сердитую, сопротивлявшуюся Асту, от которой потребовали, чтобы она сплясала негритянский танец. Только прежде нужно было вымазать ей лицо и погуще накрасить губы, чтобы они казались толстыми. Но Аста не давалась. Фердинанд счел это неслыханной дерзостью, оскорблением гостей. С барабанной колотушкой в руке он встал посреди комнаты, словно укротитель на арене цирка, и когда Аста, гордо подняв голову, вызывающе поглядела на него, он хватил ее палкой по мягкому месту. Все громко расхохотались, а Аста, бросившись на своего укротителя, пустила в ход зубы и ногти.
1 Молчание (л я
— Ишь, какая темпераментная! - закричали кругом. И тут же начались насмешки над бессилием Фердинанда. Это разъярило его, и он швырнул Асту на пол, покрытый пивом и осколками стекла. Протащив ее по полу, он выкинул ее за дверь, послав ей вслед сломанную барабанную колотушку и поток оскорбительной ругани. Никто из зрителей не вмешался. Некоторые даже зааплодировали.
Когда поспешивший на кухню хозяин кинул взгляд в комнату экономки, он увидел на постели Асту; с обожженным, почерневшим ртом она корчилась от боли и стонала.
— Соляной кислотой, - сказала экономка. — Бог знает, где она ее достала. Когда я вошла, пузырек уже валялся на полу. Весь вечер у меня было дурное предчувствие... Она выглядела такой странной. Боже мой, что теперь делать? Что делать?
— Ступайте, сейчас же приведите доктора Карбуса! — приказал Винналь. — Нашла место, где устраивать скандал, чтобы все видели и слышали! Но чтоб никто не узнал! Бога ради, не устраивайте паники! Ступайте тихонько и шепните врачу на ухо!
Винналь закрыл дверь и, сунув пальцы в жилетные карманы, стал посреди кухни, дожидаясь экономки. Та вернулась и сообщила, что господин Карбус пьян и спит мертвым сном, помощи от него ждать нечего.
— Тогда ступайте и вызовите по телефону любого врача! Пусть войдет черным ходом. А нас больше не беспокойте !
Было не легко достать врача в воскресную ночь. Кто сказался больным, кого дома не было, у кого телефон не отвечал. Наконец нашелся один, который согласился прийти.
Наверху продолжалась пьяная оргия, а внизу танцы, когда пришел доктор Милиствер.
— Как же это вы?.. - сказал он, осматривая больную, в которой узнал официантку из кафе, где ему приходилось бывать. Он не раз болтал с ней о том, о сем, когда она, подавая кофе, была в хорошем настроении. - Ничего, ничего, мы вас вылечим!
Больная противилась, когда врач заставил ее глотать сырые яйца. Пусть ей дадут умереть, пусть не мучат больше.
— Но ведь вы не умрете от этого. Вы только боль себе причинили. К чему напрасно мучиться?
— Я не хочу жить! Пусть живут другие, а я не хочу, не могу...
После долгих уговоров она проглотила наконец все, что ей давали. Боли утихли, и больная понемногу успокоилась. Милиствер присел у кровати и, задержав руку девушки после того, как дослушал ее пульс, разговаривал с ней, точно с ребенком.
— Боли пройдут, вы скоро выздоровеете и начнете новую жизнь, а все старое забудете, — успокаивал он больную.
— На этот раз можете вылечить меня, если вам хочется... Но когда-нибудь я все равно лишу себя жизни, - упрямо твердила больная.
— Вместе со здоровьем придут новые мысли и жизнь опять покажется прекрасной...
— Я не могу, не могу больше.
В больной проснулась жалость к себе, она отвернулась к стене и зарыдала. Милиствер тихонько поглаживал ее руку. Много повидав в жизни слез и утеряв излишнюю чувствительность, он на этот раз все же был растроган. Больная инстинктивно почувствовала это и удивилась. Она повернула голову, взглянула на врача и узнала его. Министверу показалось, будто в глазах девушки мелькнула искорка прежней жизнерадостности, и это его обрадовало.
Уходя, он прочел во взгляде девушки, устремленном на него, благодарность и в то же время отчаяние и мольбу о помощи. Как экономка, так и горничная говорили Министверу об Асте только плохое. «Красовалась тут, словно пава какая. Вообразила себя невесть какой принцессой. Вот и получила поделом!»
Но чем больше Милиствер слышал дурного, тем сильнее хотелось ему вырвать больную из этого гибельного окружения, отвоевать ее для жизни.
Он незаметно вышел через черный ход и, спускаясь по темной лестнице, услышал в саду голоса:
— Где ты там? Не отставай. Еще простудишься.
— Постой, постой, куда торопиться! Когда... ик... Когда я был помоложе так мне десять бутылок... Что такое десять бутылок? Скажешь себе: «Раз!» —и нету... и все... ик... Сбегаешь кое-куда, и больше никаких забот... хоть снова начинай... А теперь что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139