Запах пыли, лежалой одежды и полыни еще больше усиливал это впечатление.
Таммемяги едва не наткнулся на детскую колясочку, в которой лежал большой целлулоидный голыш.
— У вас есть дети? — удивился он и, заметив возле задней стены фортепиано, а на нем граммофон с огромной трубой, добавил: - Музыки у Михкеля в старину тоже не водилось...
— Нет у нас ни детей ни музыки! - вздохнула хозяйка и придвинула гостю большое кресло.
Едва Таммемяги опустился на это кресло, как с сиденья поднялась туча пыли, заставившая гостя расчихаться.
С болтливостью, свойственной разговорчивым людям, вынужденным целыми днями молчать, хозяйка рассказала о своем честном приработке: время от времени она ходит на барахолку и посещает аукционы, покупая там то да се - в надежде на барыш при перепродаже. Но теперь трудное время, и у нее скопилось столько вещей, что их никак не сбудешь. Михкель не любит торгашества, но, в конце концов, разве это позор или грех! Спекульнуть не прочь всякий, достало бы умения! В торговом деле стыдиться не приходится. Это у нее в крови — у отца была колониальная лавка. Другое дело, кабы у Михкеля были хорошие доходы, — тогда что ж", сиди сложа ручки да разыгрывай из себя барыню. Но он гордец и упрямец, разве его уломаешь! Нет того, чтоб выказать хозяину смирение и обходительность! А кто от всего этого страдает? Он сам! Так всю жизнь и останется монтером или... кто он там, на фабрике. Даже до мастера не дотянет. Впрочем, и самой-то нечем похвалиться. Сейчас ведь ни у кого денег нет. Что делать, надо ждать лучших времен. Вот ее отец, тот был умен, оборотист, скупил загодя сахар и керосин, а когда все это исчезло из продажи, покупатели бросились к нему: дескать, продай да продай, проси сколько хочешь.
Все эти рассказы кончились тем, что хозяйка попыталась кое-что сбыть и гостю. Она притащила откуда-то и разостлала на полу старый текинский ковер, по ее словам — редкостный, и сказала, что приятелю мужа могла бы уступить его дешево. Таммемяги ответил, что ковер недурен, но ему ни к чему, у него самого этих ковров много, девать некуда. Паре роскошных ночных туфель из верблюжьей шерсти и пижаме в синюю и белую полоску также не удалось пленить Таммемяги.
В конце концов хозяйка достала откуда-то старую, потускневшую картину с мифологическим сюжетом, сказав, что эту вещь удалось приобрести задешево из коллекции фон Липгарта. Продавать она ее пока не собирается, но интересно узнать, сколько можно запросить за такую картину, а то, кого ни спросишь, все дают разную цену.
— Вы столько путешествовали, столько видели! Какое ваше мнение? Один знаток сказал, что за нее можно взять две тысячи крон. А мне дают только двадцать.
— Я в этих делах профан, — извинился Таммемяги.
«Хитрит, шельма, - подумала женщина, - небось сам не
прочь купить вещь по дешевке».
Когда Таммемяги остался один, внимание его привлекла небольшая стопка книжек на фортепиано. Интересно, что тут читают...
В руки ему попалась книжка из серии, носившей длинное заглавие, написанное готическими буквами: «Господа Еговы, Бога Неба и Земли и Сына Божия Иисуса Христа молниеподобные скрижали и вечное евангелие и слово, и извечного царства мирного жития извечная книга, изданная для мира и мирян Г. Шнейдером, Таллин, 1931 года».
С книжкой в руке Таммемяги подошел к окну. Нет, он не ошибся, на книге ясно было напечатано: 1931 год.
Попадались и другие брошюры духовного содержания, как : «Труба, пробуждающая от греховного сна», «Некоторые перлы истины для опоры тем, кто сражается против греха» и другое.
Таммемяги как раз был занят рассматриванием этих идиотских книжек, когда снова вошла хозяйка.
— Интересуетесь книгами? — спросила она Таммемяги. — Это не мои. Мне принесли их, чтоб я нашла покупателей. Я ведь часто встречаюсь с верующими. Да только на книгах не наживешься.
Она говорила об этом так же простодушно, как о своих курах и корме для них.
«Вот в какую среду попал Михкель»! - подумал Таммемяги.
В сущности жизнь Михкёля Саара никогда не текла гладко. После подавления декабрьского восстания, в котором он принимал активное участие, ему пришлось бежать. Вместе с мужем своей сестры, отцом Пауля, они попытались пробраться через восточную границу, но это им не удалось. Зятя застрелили, сам Михкель сумел скрыться, но потом ему все же пришлось отсидеть в тюрьме. В это время умерла его первая жена, и он даже не смог быть на ее похоронах. Когда он вышел на свободу, ему удалось получить работу на металлофабрике Винналя. Он снова женился, но брак его не был счастливым. «Два твердых жернова хорошей муки не смелют», — говорит пословица. Минна чванилась своим происхождением и при ссорах не упускала случая пожаловаться на то, что вышла за чернорабочего. Михкель обычно возражал на это, что никто, мол, другой на этакой глупой, вздорной старой деве не женился бы. Это выводило Минну из себя и подливало масла в огонь. Вначале стычки были внезапными и недолгими, но постепенно в душе у каждого скоплялся осадок от размолвок и несогласий, осадок отстаивался в упорную, затаенную вражду, выплескивавшуюся при самом ничтожном столкновении. Ни одна сторона не уступала другой, и только супружеская постель их как-то примиряла, да и то ненадолго.
Чтоб насолить мужу, Минна начала все чаще наведываться в молитвенный дом и в конце концов превратилась в адвентистку, с нетерпением ожидающую Христова пришествия. Но, сделавшись христовой невестой, она не стала ни добрее, ни мягче, наоборот, под влиянием молитв и общения с сестрами во Христе ее дух еще более ожесточился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139