Сообщили, что демонстрация возвращается на площадь Свободы. Часть народа действительно направилась в эту сторону, но другая часть осталась перед дворцом и категорически потребовала немедленного освобождения заключенных.
— Кто это их станет тут освобождать!
— Ну, так освободим сами!
— Пойдем, освободим сами! — все громче слышалось в толпе то здесь, то там. Своевольное освобождение заключенных не входило в планы организационного центра. Но сейчас революционный порыв масс мог перерасти в анархию. Это было нежелательно. Таммемяги был послан, чтобы успокоить умы и не допустить провокационных выступлений. Ему пришлось пустить в ход всю свою энергию, весь свой авторитет. Если уж освобождать заключенных, то это должно совершиться организованно, планомерно.
Когда процессия дошла до центральной тюрьмы, то увидела там советский танк, который был выслан сюда во избежание возможных столкновений. Небольшая группа товарищей во главе с Таммемяги и несколькими командирами Красной Армии без особого труда проникла в тюрьму.
Начальник тюрьмы, увидев перед собой Таммемяги, который еще только вчера сидел тут в камере, широко раскрыл глаза и даже попытался пошутить. Но ни место, ни время не подходили для шуток.
Сторожа, выводя своих поднадзорных из камер, на этот раз не издевались над Таммемяги. Они никак не думали, что дело так быстро примет иной оборот.
Освобожденных встретили на улице распростертые объятия, ликующие крики, слезы радости. Их осыпали цветами. Через час они уже стояли перед народом на Тоомпеа, на балконе дворца.
Стража дворца была обезоружена, и перед воротами стали рабочие с красными повязками на рукавах. А группы активистов начали сносить на дворцовый двор всевозможное оружие, забранное в полицейских участках, в воинских частях, в арсенале. Его тут же стали раздавать членам недавно организованной Народной самообороны.
Поздно вечером радио сообщило об образовании нового, народного правительства.
Буржуазная диктатура пала, как падает гнилое яблоко с яблони при первом порыве ветра.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Получив необходимые инструкции, Пауль Риухкранд тотчас же после собрания в Рабочем гимнастическом зале помчался из столицы в свой родной город.
Летняя ночь была так светла, что не нужно было включать фары. Пауль опустил стекло, чтоб немного остыть на ветру.
Хотя рабочие уже подготовлены и товарищи на местах ожидают только сигнала из центра, все же будет не легко за каких-нибудь несколько часов мобилизовать трудящихся всего города и вывести их на улицу. Нужно напрячь все свое внимание, чтобы не случилось чего-нибудь вроде весенней истории с пачкой газет. «Если я и теперь не справлюсь со своим заданием, — подумал Пауль, — то я, право, недостоин звания партийца».
В дымке предрассветного тумана на горизонте уже показался красный шар солнца. На дорогу легли длинные тени телеграфных столбов и придорожных деревьев. В небе повисли, казалось бы, неподвижные жаворонки, бившие крылышками, — их трели на минутку ворвались в окно машины и потонули в монотонном шуме мотора.
Один километровый столб следовал за другим. Уже недалеко до развилки, откуда ведет дорога в Метсакуру, Пауль вспомнил о письме Рут, которое лежало у него в кармане.
Это письмо он получил перед бегством с места своей ссылки. Он снова прочел его. Каждая фраза в нем дышала тоской по встрече. Летние дни и ночи были полны волнующего напряжения, впереди ожидались захватывающие события. А Рут пребывала словно в другом мире. После экзаменов она отправилась на летнюю практику в Курессаарскую грязелечебницу и предполагала вернуться оттуда лишь в первой половине июля.
В письме не было ни строчки об их последней встрече, при которой Рут выказала себя такой холодной и своевольной! «Почему она ничего не объяснила? Неужели она не догадывается, как эта неизвестность мучительна для меня? Я уже писал ей об этом, но в ответ — ни словечка. Теперь, впрочем, не время разгадывать эту загадку. Впереди более важные дела!»
Пауль снова положил письмо в карман и, добравшись до поворота в Метсакуру, лишь закурил новую сигарету.
Близ окраины родного города дорога была закрыта.
Пауль увидел щит с надписью: «Дорога закрыта!»
— Поезжайте! — сказал он водителю. — Как-нибудь проберемся!
Дорогу асфальтировали. Голые по пояс люди в больших брезентовых рукавицах кочергами ровняли дымящийся асфальт, в то время как позади них большой каток, двигаясь взад-вперед, утрамбовывал горячую массу.
Пауль вышел из машины. Он встретил тут знакомых товарищей: в артели дорожных рабочих работала группа бывших политзаключенных, с нетерпением дожидавшихся прибытия Пауля. Увидев его, они тотчас же прекратили работу.
— Привет, товарищи! — издали окликнул их Пауль. — Что это вы тут потеете?
— Поглядите на этого барина! Раскатывает себе в карете! А ты не боишься горячего, с пылу с жару асфальта?
— Пропустите, тогда услышите горячие, с пылу-жару новости!
— Выкладывай тут же на месте!
— У меня разговор короткий: надевайте пиджаки и айда в Рабочий дом! Некогда тут время проводить!
— А асфальт?
— Какой там асфальт, когда революция началась! Революция, товарищи!
В нескольких словах Пауль ознакомил всех с положением, машина битком нагрузилась людьми и лихо подкатила к Рабочему дому.
Через полчаса собрались все наиболее активные товарищи. Посовещались, быстро выработали подробный план демонстрации и поделили обязанности. Кто отправился на заводы и фабрики, кто пошел за кумачом и прочим необходимым материалом, кто остался наблюдать за изготовлением знамен и лозунгов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139