Ртуть поднялась. Он покачал еще.
— Сколько вам лет?
— Мы с вами одного возраста. Вы, наверно, забыли?
— Как?
Милиствер откинул голову и стал вглядываться в больного.
— Не может быть!.. Бог мой... Вы... Ты!
Забыв от волнения о своем деле, врач вскочил и изумленно уставился на Таммемяги.
— И в самом деле не узнал! Извини! Да, годы... Почти полжизни. Разве этого мало? За это время мы оба здорово изменились...
— Конечно, изменились — отвечал Таммемяги тем спокойнее, чем взволнованнее казался Милиствер. — И тебя не легко узнать, ты порядочно прибавил в весе. Обо мне и говорить нечего. Высох, точно сухарь. Сам видел мои ребра, играй на них, как на гуслях.
Милиствер принялся оправдываться, что не сразу узнал Таммемяги: день темный, разные волнения, усталость... И вообще терапевт вроде него узнает своих пациентов не столько по лицу, сколько по сердцу и легким.
— Да, я уже слышал, что ты поселился в нашем городе, — закончил он. — И сам хотел, как только выберу время, отыскать тебя.
— Лучше, что не отыскал.
Таммемяги успел уже одеться.
— Почему же? - спросил Милиствер, открывая дверь в соседнюю комнату и приглашая туда гостя.
— Видишь ли, ты сам регистрируешь своих посетителей, а моих посетителей регистрируют другие. Большая разница, не правда ли?
Милиствер задумался.
— Так что... это было бы неудобно для тебя? — неуверенно спросил он.
— Не для меня, а для тебя!
— Пустяки! Меня и так уже считают ненадежным,— ответил Милиствер, нервно взяв со стола письмо и протянув Таммемяги.
Тот прочел, пожал плечами и вернул письмо.
— Ну?
— Я не понимаю...
В самом деле, Таммемяги все это дело должно показаться смехотворно ничтожным. Что может сказать такое письмо человеку, которому утверждение или неутверждение кандидатуры приятеля кажется всего лишь вопросом карьеры. И Милистверу стало неловко, что он вздумал показывать это письмо.
Он поспешил объяснить:
— Ты, по крайней мере, видишь, что я не пользуюсь доверием. Я не нравлюсь этим господам. Все остальное не имеет значения.
— Вот как, теперь я понимаю. Это тебя и расстроило?
— Нет, нет, ничуть! Я не расстроен, а если и расстроен, то, во всяком случае, не оттого, что мне там не доверяют. Это даже хорошо. Но постой. Ты можешь подождать, пока у меня кончится прием?
Милиствер оставил гостя одного и вернулся в кабинет, чтобы принять остальных пациентов.
Таммемяги огляделся. Тут, в большой комнате, он увидел прежде всего множество книг, потом его внимание привлекла странная, необычная форма мебели. Свисавшая с потолка люстра, составленная из стеклянных пластинок, напоминала стереометрический чертеж. Широкий шкаф был украшен асимметричными инкрустациями, а на шкафу стояли две зеленоватые статуэтки, о которых трудно было сказать, что они изображают — живые существа или неодушевленные предметы. На полках стояли самые разнообразные книги; тут было все — и медицина, и математика, и художественная литература, и искусство.
Вскоре вошел Милиствер в распахнутом халате и сказал с явным удовольствием:
— Тебя, как я вижу, интересуют мои книги? Да, их у меня за многие годы набралось более чем достаточно. Но погоди тебе, пожалуй интереснее эти!
Он открыл одну из дверец покрытого резьбой шкафа.
— Вот, здесь у меня «Венена», выражаясь аптекарским языком.
В шкафу оказалась запрещенная литература на разных языках. Таммемяги вытащил одну .книгу, на обложке которой было напечатано по-французски: «В. И. Ленин. Империализм, как высшая стадия капитализма».
— Почему не по-русски?
— А где достанешь? Через Нарвскую границу такого рода книги не пропускают. А с Запада, пожалуйста, ввози, что душе угодно. Никто и не взглянет, что там под бандеролью. Раз с Запада, значит, хорошо.
Таммемяги обратил внимание, что книгу читали, — некоторые места были подчеркнуты, а на полях встречались объяснения отдельных слов и понятий. К таким книгам Таммемяги чувствовал живой интерес.
— Хочешь взять что-нибудь почитать? — спросил Милиствер. — Сделай одолжение!
— Пока нет. Приходится соблюдать осторожность.
— Ну, неужели дело обстоит так скверно?
— До сих пор, я, правда, не замечал, чтобы во время моего отсутствия шарили у меня в комнате, но, как выяснилось, в городской библиотеке уже дознавались, чем я там интересуюсь...
— Неужели правда? — испуганно спросил Милиствер.
— Да, у вас тут очень заботятся о том, чтобы человек не свернул с пути истинного.
Это «у вас» больно задело Милиствера. Судя по этому выражению, и его относили к другому лагерю, к которому он вовсе не желал принадлежать.
— Иди сюда, я покажу тебе кое-что, — сказал Таммемяги и подозвал Милиствера к окну.
Сквозь прозрачную гардину было видно, что на противоположной стороне улицы стоит молодой человек в сером дождевике, время от времени поглядывающий то направо, то налево, словно отыскивая что-то. Вот он чиркнул зажигалкой, пытаясь закурить, но либо зажигалка была испорчена, либо папироса отсырела, только покурить бедняге не удалось, и все, что ему оставалось, — это снова слоняться и оглядываться. А дождь тем временем усилился, и человек спрятался в подъезд, не выпуская, однако, противоположного дома из поля зрения.
— Один из тех, кто обо мне заботится, — спокойно произнес Таммемяги.
— Значит, он знает, что ты у меня? — нервно спросил Милиствер.
— Ты боишься?
— Вовсе нет! Чего мне бояться? — возразил Милиствер, и все же ему было трудно скрыть свое волнение.
Немного погодя, сидя за чашкой кофе, Таммемяги подробнее рассказал о тех, кто «заботится» о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139