Несмотря на всю свою замкнутость и недоверие к незнакомым, Таммемяги в разговоре с Паулем стал откровенным. и охотно рассказал ему о своих долгих тюремных годах, о газете, которую они там тайно издавали, о рефератах, учебе, протестах и выступлениях против начальства, о непрерывной связи с внешним миром, даже о самодельном детекторном приемнике, на котором удавалось принимать ближайшие радиостанции. Упорная борьба непрерывно продолжалась и в стенах тюрьмы.
Паулю очень хотелось узнать, продолжается ли эта борьба поныне и как она ведется, есть ли у Таммемяги связь с его прежними товарищами по борьбе, в чем состоит их деятельность, не опасаются ли они провала и нового тюремного заключения, но не посмел об этом спрашивать. Он только сказал:
— Мне пришлось трое суток просидеть в карцере, и когда я оттуда вырвался, то впервые понял, что значит свобода. Но просидеть пятнадцать лет! Какое блаженство быть после этого на свободе!
Таммемяги усмехнулся.
— Блаженство, говорите вы? Свобода существует не для блаженства. Да и что это вообще за свобода, если, скажем, вместо прежних двух метров тебе отводят для передвижения двести километров? Правда, тюремщик уже не заглядывает через глазок в твою камеру, но за тобой все равно следят из-за каждого угла.
Таммемяги рассказал о слежке за ним, которая началась сразу же после того, как тюремные ворота остались за его спиной.
— Что ж удивительного, если и вы мне сначала показались подозрительным типом? — сказал он. — Влетает, запыхавшись, этакий молодой человек, садится как раз напротив тебя, хотя вагон почти пустой, настойчиво пытается завязать разговор, разглядывает чемоданы... Ясно, с кем имеешь дело.
— А я счел вас ворчливым старым холостяком, — отпарировал Пауль.
Оба рассмеялись.
— Как вам кажется, изменился ли мир за то долгое время, что вы сидели за решеткой? — спросил Пауль.
Изменился ли мир? - переспросил Таммемяги. - Прежде на козлах у нас сидел Пяте, так он сидит и теперь. Тогда он был премьер-министром, теперь стал президентом. Какая разница? Слегка перекрасили фасад — и больше ничего. Все равно как у этих крестьянских домов возле полотна. В свое время они были серого цвета и крыты дранкой, а потом крыши по распоряжению казны покрасили шведским суриком, чтоб глазу было веселее.
Поезд прибыл на место, и когда Пауль с большим чемоданом Таммемяги в руке и рюкзаком за спиной прошел со своим спутником в здание станции, его вдруг окликнули из толпы. Издали ему махала девушка, до того загорелая, .что лицо ее казалось таким же темным, как каштановые волосы.
Не желая мешать радостной встрече молодых людей, Таммемяги тихонько поднял свой чемодан и попрощался с Паулем издали.
Пробираясь менее людными улицами и время от времени оглядываясь, Таммемяги наконец дошел до района низеньких деревянных домиков, где жили главным образом рабочие. По номеру над воротами он отыскал нужный ему дом.
Калитка отворилась тяжело и сразу же со стуком захлопнулась за вошедшим. Таммемяги очутился на обширном дворе, упиравшемся с одной стороны в глухие стены складов, а с другой — в двухэтажный оштукатуренный дом розоватого цвета. У дома сидела на скамейке полная женщина средних лет с круглым лицом и гладко зачесанными на пробор каштановыми волосами. Держа на коленях чашку, она кормила кур. Заметив постороннего, большой петух с пышным золотистым хвостом гордо поднял голову и призвал свое семейство к бдительности.
Женщина также подняла голову. Она не любила незваных гостей, потому что к ней обычно являлись люди, требовавшие какого-нибудь платежа, констебли, агенты, контролеры или просто бродяги, любившие совать нос в чужие дела.
- Живет здесь Михкель Саар? — спросил Таммемяги.
- Живет, но его нет дома. Если у вас есть для него письмо или повестка, могу передать.
У Таммемяги не было ни письма, ни повестки, да и передавать на словах нечего было. Он спросил, скоро ли может прийти Саар, и, получив неопределенный ответ, минутку постоял в нерешительности, а потом спросил: Но, может, его жена дома?
- А вы знаете его жену?
- Знаю очень хорошо.
— Вы ошибаетесь. Я его жена.
— Вы?!
— Вы знали, наверно, его первую жену? Но уже больше десяти лет как она умерла. Я тогда была еще молодой девушкой.
— Вы и теперь не стары.
Эта маленькая лесть пришлась женщине столь по вкусу, что она сразу стала любезнее и разговорчивее.
— В иванов день будет девять лет, как мы поженились. Вы и не знали этого, а называете себя другом Михкеля.
— Да, но мы долго не виделись.
— Значит, вы жили где-нибудь далеко? Может быть, за границей?
— Да, так далеко, что нам никак нельзя было встретиться.
— Счастливый человек! — вздохнула женщина. - Как бы и мне хотелось хоть разок побывать за границей. Подумайте, я даже в Риге не была. Ведь мой муж ничего не зарабатывает. Разве это деньги, что он приносит? Если б я не подрабатывала на стороне, нам бы никак не свести концов с концами.
— Значит, и вы ходите на работу?
— Ах, нет, боже упаси! Нет! Но крону-другую все же удается заработать честным путем.
Окончательно поверив в то, что посетитель приехал из-за границы, женщина стала откровенной и дружелюбной. Наконец она повела гостя наверх, в свою квартиру и попросила его там подождать. Михкель должен вернуться с минуты на минуту.
В полутемной комнате, окно которой было заставлено цветами и закрыто раскидистым фиговым деревом, можно было увидеть всевозможные столики, вазы, коробочки, статуэтки и прочие предметы и безделушки, создававшие впечатление, будто находишься в лавке старьевщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139