- Удивительно, что после всех этих собраний и поездок вы отнюдь не выглядите изнуренным, — сказал профессор Кянд. — Напротив, вид у вас вполне свежий...
- Когда встречаешься с народом, набираешься новых сил и бодрости, — ответил Пауль.
Ките стряхнул пепел в пепельницу, поморщился и кашлянул.
- А что тут в конце концов особенного, — сказал он. — Вам, господин профессор, нередко случалось говорить подряд по пяти-шести часов, и это вам ничуть не вредило.
- Да, но здесь речь идет не о лекциях, а о политических выступлениях, — ответил Кянд. — Что мы? Мы имеем дело с мертвым предметом... Но воспламенять живых людей... это нечто другое. Это удается только человеку, который сам горит.
Рут понравилось, что отец становится на сторону Пауля.
- Я нахожу, — обратился Пийбер к Паулю, — что с вас уже хватит этого горения...
— И воспламенения, — кашлянув, добавил Ките.
Пийбер продолжал:
— Выборы в парламент закончены. Парламент приступит к работе, и жизнь опять войдет в спокойную колею.
— Сомневаюсь, — сказал Ките.
— Вы правы, господин Ките. О спокойствии и речи быть не может, — заметил Пауль.
— Но что же еще? — удивился Пийбер. — Неужели вы сразу начнете переход к социализму? Парламентским путем? Это оказалось бы невиданным экспериментом! Успех этого эксперимента сомнителен, — где у нас промышленный пролетариат? Сначала нужно создать промышленность, и только тогда можно говорить о построении социализма.
И чтобы порисоваться своим радикализмом, он добавил:
— За эти два десятка лет буржуазия успела довести нашу промышленность до полного упадка. Быть может, даже сознательно, чтобы не порождать могильщиков своего строя.
— Можете быть спокойны, могила уже вырыта! — ответил Пауль.
— Но с погребением дело пойдет у вас не так быстро, как с рытьем могилы, — кашлянул Ките.
Белла под столом толкнула мужа ногой. Что он болтает, помолчал бы лучше.
— Господин Риухкранд прав. Кому посчастливилось увидеть в городе эти огромные демонстрации, тот и не может рассуждать иначе. Тут, на этой тихой даче, и вообразить себе нельзя, что это было. Действительно, что-то ужасающее, то есть ужасающе мощное! При виде этой массы народа сердце мое забилось в груди, точно пташка. Но масса народа — это все равно что магнит, она притягивает. Говорят, удав так гипнотизирует птичку...
— Вы видели эту демонстрацию? — спросил Кянд.
— Да, я и сама принимала в ней участие. Когда я потом вернулась домой, я почувствовала себя другим человеком... Слиться с народом... Ну, знаете... это все равно что расплавиться на огне! Нет, нет, я бы сказала — переплавиться! Переплавка, так будет вернее.
Биллем с удивлением взглянул на Беллу: как смело и с какой кажущейся искренностью она фантазировала! Только бы не ляпнула какую-нибудь глупость! Он перевел взгляд на Риухкранда: интересно, как эта выдумка подействует на него.
— Переплавка, говорите вы? А не переодевание? — неожиданно спросил Пауль.
Возникла неловкая пауза. Кое-кто усмехнулся. Но Белла сделала вид, что не заметила укола. С улыбкой она взглянула на Пауля и сказала наивно:
— Вы думаете, что только переодевание? Нет, вы ошибаетесь! Полное перерождение! Вы этого, вероятно, и понять не можете. Ведь вы революционер с самого рождения. Но я... Биллем... Какие у нас раньше были мысли и чувства... О боже! А теперь? Как мы обрадовались, когда узнали, что вы избраны в депутаты! Так обрадовались, будто сто тысяч выиграли!
Рут, молча прислушивавшаяся к разговору, была вдвойне удивлена. Неужели в Белле действительно совершился такой коренной перелом? И еще: какой разговорчивой сделалась теперь эта женщина, которая раньше любила очаровывать всех молча! Не приглянулся ли ей Пауль, не пытается ли она поймать его в свои сети?
Эта недобрая догадка подтвердилась, как только встали из-за стола. Белла предложила отправиться гулять и тотчас же поспешила прицепиться к Паулю. И как она старалась оторвать Пауля от Рут!
Гуляя по берегу реки, Белла пустила в ход все приемы своего обольщения. Но Пауль оставался рассеянным и обидно безразличным. «Чванится, — подумала Белла, — но ничего, я его обломаю». Под предлогом полюбоваться течением реки она замедлила шаги, пока другие исчезли из виду, и они остались вдвоем. Тогда она бросила на Пауля многозначительный взгляд, печально вздохнула и опустила голову.
— Что с вами?
— Ах, ничего... По правде, говоря, я вам завидую!
— Завидуете? Было бы чему!
— Перед вами открыты теперь все пути. А что я? Пылинка! Больше ничего!
Она близко придвинулась к Паулю.
— Какое счастье для Рут, что вы наконец вернулись!
— Вы думаете?
— Да, как она ждала вас!
Приманка была брошена наобум, но удачно.
— Правда! Но почему именно меня? Есть ведь и другие.
— Кто, например?
— Ну, скажем, Пийбер или еще кто-нибудь.
— Вы шутите. Как можно сравнивать его или других с вами.
Белле удалось пощекотать самолюбие Пауля, и она продолжала разговор в том же духе, давая понять, как счастлива она сама, гуляя здесь и беседуя с Паулем.
— Уже тогда, когда я увидела вас впервые... Ах, если бы вы знали...
Пауль прервал ее:
— Но, госпожа Ките, вы забываете о вашем муже...
— О моем муже? Ах, я ни на минутку не могу забыть о нем. Ни на минутку! Тем более сейчас, когда он так несчастлив.
— А что с ним?
— Разве вы не заметили, что он совершенно утерял свою прежнюю живость? Я напрасно стараюсь утешить его. Он впал в черную меланхолию. Скорбит о своем дяде...
Этот дядя, как рассказала далее Белла, жил в Хельсинки и недавно умер от рака. Он был большим книголюбом, и у него имелись такие эстонские издания, которые давно считали пропавшими — кажется, еще с шестнадцатого века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139