Муйдре и Каарт посмотрели на Уно Эрмсона и осклабились.
— Не похож? — воскликнул задетый Уно и, вскочив, принял воинственную позу, насколько это вообще было возможно при его росте и фигуре.
— Когда-нибудь я поднимусь выше его! — хвастливо заявил Уно.
— Пока что ты не достаешь ему и до плеча! — сказал Каарт и тоже поднялся, чтоб рядом с этим карликом покрасоваться своим ростом и стройностью.
— Не забывайте, что я моложе вас! — прежним тоном ответил Эрмсон. — И учтите, что у папы за спиной три войны. А что у меня, у вас, у всех нас? Вот подождите, пока мы получим боевое крещение...
— Какое это боевое крещение? — спросила Хилья.
Тут неожиданно вмешался Винналь:'
— Оставь, Уно! Что ты там мелешь?
— А кого мне бояться?—.И Эрмсон выпятил грудь. — Да, боевое крещение! Зачем мне скрывать?
— Где же это вы нашли войну?
— Да мало ли на свете войн? Мало ли смелых рыцарей? Ого! Не хочет ли барышня стать нашей сестрой милосердия?
Туман вокруг Хильи сразу рассеялся, и она словно очнулась от сна. Ей вспомнилось, что Михкель и Пауль рассказывали о «финских мясниках», которые у себя в стране отправили на тот свет десятки тысяч рабочих и которые двадцать лет назад явились в Эстонию заниматься тем же делом. Чем-то отвратительным, омерзительным повеяло на нее от всей этой компании. Она попыталась подняться и уйти, но ее удержали.
— Правда,, уедем с нами! А там — напрямик до Урала! Говорю вам, до Урала! Раньше не остановимся!
Остальным такие откровенные речи не понравились. Каарт встал, постучал о стакан и заорал так, что с потолка чуть не посыпалась штукатурка:
И с убийственной серьезностью затянул песню. Певец он был не ахти какой, но напрягал глотку без стеснения, и голос его разливался до дрожи. Трое остальных вторили ему во все горло с такими же серьезными лицами, будто совершая какое-то священнодействие. Куплет следовал за куплетом, а в конце песни запевала гаркнул:
Муйдре положил руку на спинку Хильиного кресла и своими маслеными глазами глядел на нее.
— Быть может, мы видимся сегодня последний раз, — сказал он сентиментально, при этом его рука соскользнула на спину Хильи.
— Оставьте! — сказала Хилья и отстранила руку.
Муйдре молча уставился на девушку, потом взял
бутылку и, не отрывая глаз от Хильи, принялся наполнять стакан, но внезапно отставил вино и зашептал:
— Знаете, барышня, честное слово... Я впервые в жизни вижу, чтоб синие глаза так изумительно сверкали! Ах, если б вы сейчас сами их видели! Прямо сапфиры! А ваши губки, барышня!..
— Оставь барышню в покое! — заорал Эрмсон-младший. - И убери руки! Барышня моя гостья, и изволь обходиться с ней вежливо!
— Не мешай! — рассердился Муйдре.
— А я тебе еще раз говорю: не трогай ее!
Хилья хотела воспользоваться начавшейся перебранкой, чтоб незаметно скрыться из зала, но на этот раз Каарт заставил
ее снова сесть. Он был настроен петь и про себя тянул какую-то мелодию.
— -Ах, знаете, — вскричал он с воодушевлением, —Золотые слова! Есть ли на свете что-либо
прекраснее? Будьте здоровы!
Он заставил Хилью взять стакан. Но тут вошла кухарка и, подойдя к Хилье, сказала ей шепотом, что шофер хочет знать, когда они поедут и долго ли ему еще ждать.
— Сейчас иду! — громко ответила Хилья и поднялась, собираясь напоследок допытаться поговорить со своим хозяином и затем уехааъ.
— Никуда вы не пойдете. Впереди еще целая ночь! — сказал Эрмсон.
— Не могу. Мне нужно обратно. Шофер ждет.
— Шофер? Пусть войдет. Мы еще поговорим с ним!
Вскоре появился шофер в кожаной куртке и остановился
у двери. Эрмсон налил большой бокал вина и предложил ему.
— Я не пью, — сказал шофер, отводя стакан.
— Что за разговор?
— Да ты не бойся! Из-за рюмки вина ты еще не свалишься в канаву! — бросил от стола Каарт.
Винналь выхватил у Эрхмсона стакан и ткнул его шоферу, в нос.
— Пей!
— Я сказал, что не пью!
— Ах, не пьешь?
Все раздражение, бродившее в Виннале, выплеснулось вдруг наружу, словно шофер был виноват в том, что он, Фердинанд, не может взять с собой в дорогу ту сумму, какую хотелось, и что часть денег придется завтра потратить на погашение векселей.
— На чьей машине ты тут разъезжаешь, чертова скотина?
— Не на вашей!
— Захочу, велю уволить тебя в два счета!
— Не вам меня увольнять! — И шофер смерил крикуна взглядом с головы до ног.
— Молчать!
Винналь почувствовал себя оскорбленным. Какой-то олух смеет ему перечить ? И как всегда в моменты подобных вспышек, он прибегнул к самому сильному из своих аргументов. На этот раз этим аргументом оказался нож.
— А это видел? А? Хочешь понюхать?
— Не стоит хвастаться! — спокойно ответил шофер. — И у меня есть точно такой же. Хотите испробовать, чей острее?
Хилья вдруг бросилась между ними, что-то крикнула, и боевой задор мужчин несколько утих.
Через некоторое время она уже сидела в машине. Едва заработал мотор, как Винналь, натягивая пальто, выбежал из дома, поднял руку и крикнул:
— Стой! Я тоже поеду!
Он хотел махнуть рукой на все обязательства, векселя, торговлю, отца, но это не вышло. Как ни заманчиво казалось уехать на поиски приключений этаким кондотьером, все же было невозможно сжечь за собой все мосты. Он угрюмо забился в угол машины, курил одну сигарету за другой и, напрягая свой затуманенный мозг, обдумывал, как бы уладить до отъезда некоторые расстроенные дела...
На следующий день, вечером, у Хильи неожиданно появился Эспе. Не снимая пальто, не садясь, он спросил:
— Вы что же это вытворяете?
Хилья не могла понять, о чем говорит Эспе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139