Но их уже вместе с другими пригласили к столу.
Там сначала сидели тихо, точно в церкви. Разговор не клеился, и хозяин старался делать хорошую мину при плохой игре. Он усердно потчевал всех охлажденной на льду водкой, и гости не отказывались. Всем хотелось поскорее преодолеть скованность.
Затем хозяйка, начав с Беллы, принялась обходить гостей с блюдом жареной индейки. Всем пришлось проявить участие к беспомощности Беллы, этого эфирного создания, всем пришлось выразить желание помочь ей, когда она попыталась положить к себе на тарелку кусок индейки. При этом Биллем поймал взгляд Шефера, брошенный на длинные пальцы и оранжевые ногти его жены. «Пусть удивляется, — гордо подумал он, — пусть любуется этой алебастровой ручкой и кольцом со скарабеем...»
Вдруг ножка индейки шлепнулась на тарелку, Белла вскрикнула и принялась отыскивать жирное пятно в складках своего платья. Биллем покраснел. Какое прозаическое пятно на одежде его неземной жены, которой он на первой странице сборника своих поэтических переводов посвятил следующие возвышенные строки:
Твое очарованье — нет сомнений — Пленительней изысканных сравнений.
Но что делать, Белла была сегодня в капризном настроении. То у нее нож оказывался тупым, то ножка индейки чересчур жесткой, и ее соседям по столу опять приходилось сочувствовать ей в ее затруднениях.
Профессор с упреком взглянул на Линду, та испугалась и поспешила к буфету, но уже Пийбер и Шефер наперебой предлагали Белле свои ножи.
Пауль, с усмешкой глядя на эту комедию, незаметно подтолкнул ногой Рут. Раутам не удержался, чтобы не сказать:
— Сударыня, я вижу, вы не справляетесь с этой нежной индейкой. Но что бы вы стали делать с английским бифштексом?
— Нежной эту индейку не назовешь, — сказал профессор, — повар у нас сегодня неважный.
— Мне хотелось приготовить ее по-французски, - извинялась хозяйка. — Может, поэтому она вышла жесткая.
— Да-да, эти блюда на английский и французский манер... Их не так-то легко разжевать. Не правда ли?
Раутам произнес это подчеркнуто многозначительно и при этом взглянул на Штейнгарта.
Шефер, поняв, что камешек брошен в их огород, быстро подхватил его.
— Не бойтесь, у фюрера зубы острые.
— До тех пор, пока их ему не вышибли, — мимоходом съязвил Раутам и спокойно как ни в чем не бывало обратился к сидевшей рядом Рут, чтобы продолжить с ней прерванную беседу.
Шефер взбесился. Кто этот бесстыжий насмешник? Как он посмел?
В поисках сочувствия он взглянул на профессора Кянда, но не нашел на его лице ни малейшего признака негодования или осуждения. Может быть, он не расслышал дерзости? И Шефер злобно уставился на Раутама.
Пауль Риухкранд, чувствовавший себя несколько скованно в непривычной для него утонченной обстановке профессорского званого вечера, вдруг оживился. Резкость Раутама казалась искренней. Или он просто петушится? Может быть, Раутам принадлежит к числу тех, которые, как говорил Таммемяги, привыкли ругать всех и вся?
Но нет, Раутам внимательно слушал Рут, рассказывавшую ему о Горском, и не вставлял при этом никаких насмешливых замечаний. Более того, его так заинтересовал рассказ Рут, что он совершенно забыл о своей другой соседке, о Белле. Та чувствовала себя задетой таким невниманием и всячески старалась помешать их беседе. То у Беллы падала салфетка, то ей нужно было закурить сигарету. Наконец она сказала:
— Вы забываете, что рядом с вами сидит еще одна дама. И этой даме скучно.
— Позвольте заметить, что скука вам очень к лицу.
Белла не знала, оскорбиться ли ей снова или любезно
улыбнуться. Но Раутам уже принялся болтать с ней о разных пустяках. Это понравилось Белле и потому, что помогало ей лишить Рут собеседника, и потому, что позволяло ей незаметнее
переглядываться с Шефером. Порой она, казалось, и не слышала того, что говорил ей Раутам.
— Вы и меня сделали рассеянным, — заметил Раутам.
Белла приняла это замечание за комплимент. Она медленно поднесла к губам сигарету и сквозь дым томно воззрилась на Раутама. Но тот, видимо, вовсе не был очарован. Противный человек, холодный, с рыбьей кровыо!
Когда на столе появился миндальный крем, хозяин встал, сказал несколько приветственных слов и, подняв бокал, кивнул каждому в отдельности. Ему отвечал Штейнгарт, который старался воздать честь хозяевам и этому симпатичному дому, где царит атмосфера высокой духовной культуры, заставляющая забыть все различия во взглядах.
Профессор поклонился оратору, благодаря его за эти прекрасные слова, и дружески чокнулся с ним.
— Невыносимо! — шепнула Рут Паулю. — Просто невыносимо !
По мнению Пийбера, Штейнгарт выразил весьма правильные мысли: действительно, разве не признак высокой духовной культуры, когда люди могут мирно сидеть за одним столом, хотя взгляды их и различны? Настоящая демократия проявляет терпимость и высоко ценит равенство.
Не все были согласны с Пийбером, Раутам сказал ему:
— Ты смотришь на это так же, как наши кулаки, серые бароны, которые считают, что разрешили все социальные проблемы, раз они обедают за одним столом со своими батраками.
— Равенство вообще абсурд, — со своей стороны заметил Ките. — С духовной трапезой дело обстоит так же. Попробуй-ка заставить простой народ, плебеев, читать, например, Элиота или стихи Валери!
Пауль, до сего времени молчавший, больше не мог вытерпеть.
— Народ не нуждается в ваших Элиотах и Валери. У него своя литература.
Белла бросила на Риухкранда презрительный взгляд сквозь сощуренные ресницы: что понимает свинья в апельсинах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139