— Бедное дитя, ты же настоящая язычница, никто не заботился о твоей душе, никто тебя не воспитывал, слово божие для тебя все равно, что книга за семью печатями, читаешь ты только суетные светские книжонки. Что с тобой будет? Ведь ты кончишь свою жизнь на улице. Боже милостивый! В каком нечестивом семействе ты, бедняжка, родилась! Пойдем хоть разок вместе в молельню, ты услышишь, как там служат, как поют! А до чего у нас красивый, умный проповедник! Говорит, а у самого- глаза горят. Дрожь берет, как послушаешь, словно святым духом осенит...
Как-то за обедом она принялась причитать над Хильей;
— Ах, как подумаю о твоей семье, ну просто заплакать готова. Мать твою зарыли, точно собаку, ни пастора, ни слова божьего! Как вспомню об этом, сердце кровыо обливается. Не успокоюсь, пока не закажу молебен. И вот что я тебе скажу: надо отслужить на могиле настоящую христианскую панихиду, чтобы мать твоя покоилась в освященной земле.
— Оставь мою мать в покое! — крикнула Хилья и, бросив т стол нож и вилку, вскочила. — Ты же знаешь, что она была неверующей и не хотела церковного погребения. Не позволю тебе глумиться над ее могилой!
— Вот как, глумиться! Прости ее, господи, за эти безбожные слова!
Так шли дни. Хилье всегда приходилось быть настороже, готовой к отпору. Она часто вспоминала дядю Михкеля, которому столько приходилось терпеть, воюя с этой женщиной. Минна осталась довольно равнодушна к судьбе мужа, один раз послала ему сверток с одеждой и бельем — и все.
Хилья охотно помогла бы дяде и брату, но деньги у нее уже кончались. Работы она не находила, обращаться к молодому Винналю ей было противно. Минна намекнула, что сама помолится богу, чтобы он помог Хилье. И когда через несколько дней в газете появилось объявление, что требуется молодая, образованная девушка, умеющая писать на машинке, Минна восторжествовала:
— Я помолилась — и вот результат! Разве это не перст божий!
По объявлению нужно было к девяти часам явиться в контору издательства. Чтобы опередить других, Минна уже в восемь была на месте. Но велико было ее изумление, когда она застала в вестибюле множество девушек. Их было, вероятно, более полусотни, и количество их все росло. Каждую вновь прибывшую встречали улыбкой, в которой крылось столько же. завистливой опаски, сколько и сожаления.
В девять часов открылась дверь конторы и на пороге показался сам директор издательства. Когда он увидел перед собой такое множество молодых девушек, его круглое розовое лицо расплылось в улыбке. Поправив очки, он воскликнул:
— Прекрасно! Замечательно! Прямо хоть конкурс красоты устраивай! Кого взять, кого оставить?
— Возьмите меня, я пришла первая! - крикнула одна из стоящих поближе к двери. — Я здесь уже с пяти часов.
— Мало ли что! — возразил ей кто-то из тех, кто стояли подальше. — Хоть ты и была здесь, но пишешь ты, может быть, одним пальцем!
Кто-то стал показывать свои рекомендации, лучше которых и быть не могло. Поднялся такой галдеж, что директору пришлось вмещаться.
— Спокойствие, спокойствие, цыпочки! — взывал он, важный, как петух среди кур. - Зернышко склюнет та из вас, которая лучше других. Мы устроим испытание. Пусть будет все по справедливости.
В результате испытания Хилья попала в первый десяток. Она не сделала ни одной ошибки в тексте, писала достаточно быстро, и надежды ее возросли.
— Не говорила я разве, что бог поможет? — сказала дома Минна.
На следующее утро предстояло испытание для избранного десятка. Нужно было переписать страницу на редкость неразборчивой рукописи, которую разве сам автор, да и то лишь в трезвом виде, сумел бы расшифровать. И с этой задачей Хилья справилась. Она была довольна собой, перед ней открывались отрадные перспективы, с плеч спадали материальные заботы. Паулю она тотчас же отправит продуктовую посылку и каждый месяц будет понемногу откладывать, чтобы к весне купить себе новое пальто. Минна станет меньше ворчать.
— Пишете вы все чертовски хорошо! — весело обратился директор ко всем десяти девушкам. — Я бы не поверил. И почерк разбираете так, что хоть китайский текст или иероглифы подавай вам. Да, но кого взять? Моя бы воля, я бы всех вас принял на работу, цыпочки...
Он расставил руки, как крылья, словно собираясь обнять всех зараз.
— Но, к сожалению, я тут не один, я связан с другими, — со вздохом добавил он.
Хилья заметила, что взгляд директора, словно обшаривая, переходил с одной девушки на другую, но на ней он вообще не задерживался. Все же директор спросил:
— Ваша фамилия Риухкранд? Хилья Риухкранд? Так, так. Ничего не скажешь, пальцы у вас бегают, точно у пианистки. Может, вы действительно играете на рояле? Нет? Жаль. Мне показалось, что в вас есть артистическая жилка. Я видел одного Риухкранда на сцене. Это ваш родственник?
— Вы, вероятно, говорите о моем брате?
— Значит, это ваш брат? Его, кажется, выслали?
— Да, выслали.
— Жаль, жаль!
Хилья не стала допытываться, о чем жалеет директор — о высылке брата или о том, что он в таком случае не может взять ее на работу. Ясно было, что директор потерял к ней интерес: он снова заговорил с теми, которые были красивее и кокетливее. О .своем окончательном решении директор обещал сообщить письменно.
Три дня напрасно прождав письма, Хилья пошла узнать, какая же из девушек оказалась избранницей. Расспрашивать не пришлось, так как в коридоре мимо Хильи гордой походкой прошла та самая блондинка с локонами и ярко-красными губами, на которой взгляд директора покоился с особенным удовольствием.
Рассказав дома Минне о своей неудаче, Хилья услышала от Минны новое нравоучение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139