Несмотря на крайнюю-экономию, у Пауля уже кончались последние кроны, а также те небольшие средства, которые он получил от Хильи и от некоторых товарищей. Неудобно было снова занимать деньги у Ласна, и поэтому он решил поступить рабочим на пригородную лесопилку, где как раз требовались сезонники, чтобы вылавливать из реки и складывать на берегу сплавляемый лес.
Обутый в резиновые сапоги Пауль вместе с другими цеплял багром еловые бревна и вытягивал их на берег. Он был не особо крепкого сложения, и в первое время над его слабосилием даже подсмеивались, но когда люди узнали, кто он, уважение к нему поднялось, и если он с чем-нибудь не справлялся, ему тут же спешили помочь. В перерывах же его засыпали вопросами, и он не скупился на ответы.
Однако он не мог долго выдержать на такой работе. Ладони его покрылись волдырями, суставы начали болеть, и в конце концов он свалился, весь в жару.
Но было не в его характере залеживаться в постели. Как-то ранним утром он услышал за окном жизнерадостный посвист скворцов, расположившихся на деревьях у реки, и не смог устоять против искушения выйти погулять, хотя и чувствовал себя не совсем здоровым. Он побродил по берегу реки, единственной пульсирующей артерии этого заброшенного городка. Он долго глядел на этот вздувшийся от весенних вод, неугомонный поток. Там, вдали, он нес на себе бревна, а тут, поближе, у плотины, вращал маленькую турбину, которая на несколько часов в день давала людям свет. С плотины поток низвергался широким, прозрачным, как стекло, каскадом, — трудно было удержаться, чтобы не остановиться около него и не заглянуть в пучину.
Пауль увидел мальчишек, которые бросали в воду палки и следили, как они плывут. Некоторое время он наблюдал за их игрой, а потом, не выдержав, сам схватил здоровую дубину и швырнул ее на середину реки. Ребята во все глаза следили за палкой, которая, поворачиваясь по течению, поплыла вниз. Они помчались за ней к плотине, чтоб поглядеть, как эта дубинища сверзится вниз.
Пауль долго глядел вслед веселой гурьбе, а затем снова уставился на могучий поток, мчавший мимо него свои беспорядочные волны и воронки водоворотов. И он живо вспомнил весеннюю поездку прошлого года к реке Метсакуру, вспомнил Рут и первую встречу с ней. Кто в этом году откроет там заколоченные двери и забитые окна дачи? Как быстро тогда обычное знакомство переросло в сердечную дружбу! Когда же наконец кончится эта мучительная разлука, это одиночество изгнания ? Душа полна стремлений и надежд, полна через край, а ты должен прозябать в этом проклятом месте чуть ли не до самой смерти.
А что, если удрать отсюда? Если написать Рут, чтоб она приехала в Метсакуру, скажем, в годовщину их знакомства? (Впрочем, помнит ли она вообще эту дату?!) Можно даже пожить там некоторое время... «Впрочем, нет! Что бы я стал там делать? Я и там бы умирал от скуки и бездействия. Вместо того чтоб находиться и действовать среди людей, мне пришлось бы скрываться от них. Нет, я поступлю иначе: приведу дачу в порядок, прощусь и, так же как в прошлом году, исчезну. Только на этот раз я двинусь на восток, в Советский Союз, куда когда-то бежал и мой отец. Его планы перечеркнули кровавой чертой, но меня не остановит никакая сила. Я вернусь оттуда обогащенный опытом, и моя работа пойдет гораздо успешнее. Главное — прочь отсюда, прочь!»
Однажды утром в дверь к Паулю, который еще не успел одеться, тихо постучали.
— Кто там?
Пауль быстро накинул пиджак и пошел открывать дверь. Он едва узнал Таммемяги: тот коротко остригся и отпустил усы.
— Вот уж действительно не ждал! Что тебя сюда привело? Какое чудо?
— Старая привычка петлять по-заячьи, -г улыбнулся Таммемяги.
— Так за тобой охотятся?
— Пока нет. Но осторожность — мать мудрости, как говорится.
Таммемяги проделал большой путь, в машине его изрядно укачало, и он здорово устал. Но он не хотел ни есть, ни отдыхать и беспокоился лишь о том, чтоб вовремя попасть на автобус, потому что к вечера хотел непременно поспеть в Таллин.
— А как ты тут поживаешь? — спросил он.
— Паршиво, — ответил Пауль. — Эта проклятая ссылка становится совершенно невыносимой. Пусть немного потеплеет, чтоб можно было скрываться в сараях, и я удеру.
— А куда?
— В Союз.
Таммемяги осудил эту мысль. Он сказал, что теперь не время бежать. События развиваются быстро, надо оставаться на местах и ждать распоряжений. Может быть, очень скоро и Паулю придется выполнять ответственные задания.
— Помни: принимая тебя в партию прошлой осенью, товарищи не сомневались, что ты сможешь взять на себя любые самые трудные поручения. Нас пока немного, как ты и сам знаешь. Все мы составляем актив, и ответственность каждого из нас очень велика.
Пауль, как всегда, внимательно выслушал слова своего старшего товарища.
— Я подчинюсь любому приказу партии, — заверил он.
Недавние происшествия не поколебали решимости
Пауля. Если он на что и жаловался, так только на одиночество, на свою изолированность в этой глуши.
— И в глуши можно приносить пользу, — заметил Таммемяги.
— Знаю.
Таммемяги внимательно взглянул на Пауля, и тот прочитал в этом взгляде мысль, что не время сетовать на одиночество, не время думать о личном благополучии. Понял и внезапно увидел те свои слабости и недостатки, в существовании которых еще не отдавал себе полного отчета.
— Как ты смотришь на то, чтоб исчезнуть отсюда дня на два? — неожиданно спросил Пауль.
— А почему бы и нет? С удовольствием! А куда? Ты помнишь товарища Рейнберга? Он, как и я, хаживал к твоему отцу. Высокий такой, сухопарый, с редкими русыми волосами, всегда веселый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139