— Но вы разве не заметили, что с тех пор, как на нашем горизонте появился Таммемяги, многие люди заговорили по-новому? Будто им прибавили смелости, я бы даже сказал, наглости. Взять хотя бы Раутама. От него слова разумного не услышишь. А Риухкранд... Рут бы следовало более критически к нему относиться.
Кянду такой разговор не понравился. Заметив это, Пийбер поблагодарил за подпись и затем вдруг спросил:
— А что, если я подойду к Таммемяги и попрошу у него подпись? Интересно — что он скажет?
— А где этот Таммемяги? — с любопытством спросил Кянд.
Пийбер указал.
— Тот, что сидит с Риухкрандом?
— Тот самый.
— И, конечно, никто не решается подсесть к их столу?
— Я решусь. Что ж тут такого? — бравировал Пийбер.
Минуту, спустя он уже стоял перед Таммемяги. Со
сладкой улыбкой он спросил:
— Можно к вам на два слова?
Прежде чем Таммемяги успел ответить, он уже уселся за столик.
— Мы, правда, мало знаем друг друга...
— Вас я, к сожалению, совсем не знаю.
— Это Пийбер, — пояснил Пауль. — Вам, наверно, встречалось это имя в печати.
— Конечно, вы меня и не можете знать лично... — извиняющимся тоном произнес Пийбер. — Но вряд ли вам не попадались на глаза хоть некоторые из моих статей... Большие новости? Не правда ли? — вдруг обратился он к Паулю, проглядывавшему газету. В своем возбуждении он и не заметил, как, сложив вчетверо лист с подписями, сунул его в боковой карман.
— Да, новости большие.
— Осмелюсь спросить — что вы о них думаете? — спросил Пийбер у Таммемяги.
— Вы желаете проинтервьюировать меня?
— Нет, что вы...
Беседа явно не клеилась. Таммемяги был скуп на слова, да и Пауль не имел особенного желания разговаривать с Пийбером. Но тот упорствовал. Один вопрос следовал за другим: что думает Таммемяги о войне, долго ли она еще продлится, распространится ли дальше и какая сторона в конце концов победит?
Чем навязчивее был Пийбер, тем сдержаннее становился Таммемяги. К Паулю Пийбер вообще не желал обращаться.
— Как вы думаете, наши порядки станут теперь более свободными?
Поскольку ответ замедлился, Пийбер ответил сам:
— Конечно, станут... Наконец-то можно будет свободнее выражать свои мысли.
— А до сих пор вы этой возможности не имели?
— Конечно, нет, всегда приходилось говорить намеками.
— Неужели? Была ли причина для этого?
— А как же! — удивился Пийбер.
— Разве ваши взгляды отличаются от официальных точек зрения?
Губа Пийбера отвисла. Неужели Таммемяги не хочет признать его оппозиционность? Как Рут и Риухкранд... Точно сговорились!
Он преодолел свою досаду и ответил:
— Конечно, тому, кто стоит в стороне, трудно понять все здешние отношения.
— Да. Но разве вы не писали недавно о хороших сторонах фашизма?
— Да, писал и об них. Я лишь старался быть объективным, не больше. По-моему, нужно уметь видеть врага не только с одной отрицательной стороны. Если вы читали мои статьи, то могли заметить, что я вовсе не всегда глазку по
головке наше нынешнее правительство, а подчас преподношу ему и неприятные истины.
— Чего ради?
— Нельзя же всегда мириться... с его духовной ограниченностью. Народ тоже недоволен, а теперь это недовольство может усилиться.
— Вы хотите успокоить народ? Или преодолеть «духовную ограниченность» правительства? Или еще чего-нибудь?
Пийбер не нашел сразу ответа. Он хотел было распространиться о том, что нужно послать в правительство новых свежих людей, хотя бы представителей оппозиции, да, даже коммунистов; в голове его промелькнули мысли о больших реформах, о которых он писал, но он сказал лишь:
— Да, теперь нужно нащупать правильный путь, нужно хорошенько взвесить...
— Взвешивайте, взвешивайте! — с усмешкой ответил Таммемяги.
Хотя уступчивость, даже бесхребетность со временем сделала Пийбера нечувствительным к уколам, все же едва заметная усмешка Таммемяги задела его гораздо больше, чем колкие насмешки Раутама. Он встал, поблагодарил неизвестно за что и в своем смятении совершенно забыл о подписи, за которой пришел сюда.
Оглядевшись, он увидел издали Виллема Китса. Тот покинул стол Раутама, заметив в укромном уголке свою Беллу с Виллибальдом Муйдре.
Пийбер вынул из кармана подписной лист и вместе с вечной ручкой положил его на стол перед Китсом, надеясь без долгих разговоров получить подпись. Но он ошибся. Такой лист не то же, что вексель, на котором друзья-приятели расписываются не задумываясь. Пришлось объяснить, в чем дело, но и это не помогло. Своими близорукими глазами Белла принялась исследовать подписи. Муйдре тоже вытянул голову, и его темные, вьющиеся волосы коснулись пепельных кудрей Беллы. Некоторое время оставались они в таком положении, испытывая удовольствие от близости друг к другу, затем Белла с полным равнодушием отстранила лист, — все это ее не интересовало. И пока Муйдре продолжал исследовать подписи, Белла обратилась к Пийберу:
— Вы, конечно, читали сегодняшнюю газету?
— Да, а что?
— Вы все прочли?
— Все.
— И ничего не заметили?
— Как ничего? Там столько политических новостей.
— И только?
Пийбер развернул газету, проглядел первую страницу, вторую и лишь на третьей нашел среди прочих известий и заметок статью Муйдре о сборнике английских стихов, переведенных Виллемом Китсом.
— Наконец-то! — вздохнула Белла. — И, вообразите, сам Вильям тоже не заметил, хотя его это непосредственно касается.
— Меня? — встрепенулся Ките и схватил газету.
Пока другие читали статью, Белла и Муйдре с нежной
улыбкой глядели в глаза друг другу и одновременно стряхивали пепел со своих сигарет1 в одну пепельницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139