— Но спектакля не будет!
— Как не будет? Что за вздор? Кто это сказал?
— Только что пришло запрещение.
В комнате правления стоял толстощекий полицейский в шапке. Он подносил ко рту лист бумаги и дул на еще не просохшую подпись.
Кыйв сказал Паулю, хмурясь и пожимая плечами:
— Вот, опять заткнули рот. Я вынужден был дать подписку.
Пауль взорвался:
— Черт побери, что за издевательство! В последнюю минуту! Чего же ради они разрешали нам так долго репетировать?
Полицейский снял шапку, спрятал в нее бумагу и пошел к дверям.
— Постойте, постойте! Куда вы? Поймите, мы же не можем так, в зале полно народу, все заплатили деньги за билеты...
— Не мое дело! — равнодушно ответил полицейский.
— Как не ваше дело ? Круглый Сыр... то есть ваш представитель все время присутствовал на репетициях, слышал каждое слово, не делал никаких замечаний. А теперь вдруг!.. Просто свинство! Давайте позвоним, спросим.
— Кому же еще звонить? — с досадой сказал Кыйв.
— Префекту полиции.
— Это бесполезно, — заметил полицейский, надевая шапку. — Спектакль запрещен по распоряжению самого начальника внутренней безопасности. Телефонограмма только что получена.
— Подождали бы часа два...
Пауль с презрением поглядел на полицейского, как будто тот был виноват во всем, и продолжал:
— Но народ? Слышите, там аплодируют, требуют начать спектакль. Читал ли сам начальник внутренней безопасности пьесу? Или местное начальство посоветовало ему запретить?
— Не могу знать.
— Что плохого нашли в этой пьесе?
— Не могу знать.
— Хотите сделать нас обманщиками перед народом?
— Не мог дело. Приказ есть приказ.
Представитель полиции развел руками, повернулся
и ушел.
— Ну не дьяволы ли? — с возмущением воскликнул Пауль. — Стараешься, трудишься, и вдруг... А что если пренебречь запрещением? Пускай насильно затыкают рот!
— Чего там еще затыкать! На дворе стоит отряд полицейских. Хорошо хоть, если удастся сказать народу несколько слов. Идем!
Минуту спустя Пауль вышел и встал перед занавесом. Его бледное, серьезное лицо не предвещало ничего хорошего. Зал притих.
— Товарищи, сограждане! Только что... мы получили... распоряжение начальника внутренней безопасности... Наш спектакль запрещен. Мы вынуждены подчиниться насилию. Итак, сегодняшний спектакль не состоится.
С минуту длилось молчание, затем поднялась буря негодования. Раздались гневные возгласы протеста и свист, зри
тели застучали ногами. Никто не сдвинулся с места, только Круглый Сыр встал.
Пауль поднял руку, давая понять, что хочет добавить несколько слов. Зал умолк.
— Деньги за билеты будут возвращены.
Не этого ждал народ. Буря поднялась с новой силой.
— Что там билеты! Что там деньги! Хотим видеть спектакль! Не давайте себя запугивать! Занавес! Начинайте! Долой насилие! Долой правительство насилия!
Круглый Сыр встал в угрожающую позу. На него зашикали. Кто-то оглушительно свистел сквозь пальцы.
— Товарищи! Спокойствие! Спокойствие! — вскричал Пауль среди этого шума и свиста и поднял руку. Он и сам еще не знал, что скажет, как выразит в словах то, что теснилось в груди.
— Товарищи! — крикнул он, когда в зале стало немного тише. — Товарищи! Нам могут заткнуть рот, но голос народа не заглушить! Помните, товарищи, мы не одни! С нами великий советский народ. Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная Армия!
Весь зал встал и неистово рукоплескал. Казалось, будто вешние воды, вырвавшись на волю, с бешеной силой несутся вперед, разрушая все преграды. Круглый Сыр высоко поднял обе руки, желая утихомирить, припугнуть народ, но в этом всеобщем волнении он выглядел скорее как утопающий, который в минуту гибели высовывает руки из воды.
К нему подоспела помощь: во все двери ворвались полицейские. Их встретили свистками и яростными криками.
Выгнанные из Рабочего дома люди не спешили расходиться, а остановились на небольшой площади перед домом. Обменивались мыслями по поводу происшедшего, ругались и сыпали проклятиями.
Поднималась вьюга. Пронизывающий ветер кружил снег и срывал шляпы, кое-где он начисто вымел улицу, а в других местах намел высокие сугробы. Только желтоватый огонек у входа в дом освещал окружающую темноту. Буйная пляска метели подняла настроение людей. Кто-то затянул песню, остальные подхватили, и она уже понеслась, сначала тихо, потом все нарастая:
Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе. В царство свободы дорогу Грудью проложим себе...
Словно из-под земли выросло вдруг множество людей в мундирах. Наугад раздавая удары резиновыми дубинками
направо й налево, они пытались разогнать густую толпу. Поднялся крик, свист, послышались возгласы: «Долой!» Старались вырвать задержанных из рук полицейских.
— Что тут происходит? — испуганно спросил профессор Кянд, вместе с остальной публикой выбравшись из здания.
— Разойдись! — гаркнул на него один из полицейских, ничего кругом себя не разбиравший, в каком-то неистовстве пробивавшийся вперед.
Порывом ветра профессору залепило глаза снегом, и он снял пенсне, чтобы вытереть лицо.
— Что стоишь, скотина! Убирайся!
Профессора хватили дубинкой по спине, и он хотел обернуться, чтобы поглядеть, кто этот негодяй, осмелившийся ударить его, но при этом уронил в снег пенсне.
— Подождите, пожалуйста, — произнес он беспомощно, — мои очки...
Но ждать никто не стал. В то время как он шарил по земле, ища очки, полицейский поддал ему сапогом, так что он свалился на четвереньки. Еще раньше чем он успел подняться, за первым последовал второй удар, и профессор с растопыренными руками отлетел на несколько шагов, пока кто-то не подхватил его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139