Он остановился, расставив ноги, держа в руке за горлышки две бутылки. Полные щеки и глаза навыкате под высоко растущими бровями придавали ему вид тугого резинового мячика.
— Оглохла, что ли? На вот, свари глинтвейн!
Был ли молодой человек близоруким или глаза его уже осоловели, но он не заметил Хилью. Поставив бутылки на пол у двери, он повернулся и пошел назад в зал, откуда доносился шум голосов.
Кухарка достала щипцами уголек из печи, раздула его и сунула в плиту для растопки. Скоро вся кухня наполнилась запахом сухого вина и лимона и приторным ароматом гвоздики.
— А господин Винналь тоже здесь? — спросила Хилья.
— Здесь. Вы хотели встретиться с ним?
— Да.
— Не знаю, трезвый ли он еще'...
Когда хозяйский сын снова появился в кухне, он заметил Хилью и стал торопливо застегиваться. Хилья попросила вызвать на минутку господина Винналя.
— Фердинанда? О да... Пожалуйста, пожалуйста!
Увидев молодую девушку, хозяин стал галантным. Он
приосанился, отвесил поклон и попросил барышню снять пальто и зайти в зал. Он выразил надежду, что барышня ничего не будет иметь против маленькой скромной компании.
Он был убежден, что имеет дело с очередной романтической интрижкой Фердинанда, к которой следует отнестись с уважением, но по отношению к которой небольшое любопытство не грех.
Но Хилья отказалась идти в зал. Уно Эрмсону оставалось лишь вызвать Фердинанда.
Приезд Хильи отнюдь не воодушевил Винналя. Что случилось? Векселя? Вот еще важное дело! С чего это старик вдруг разохался там в городе? Свихнулся, что ли? Посылать сюда человека из-за векселей — какое идиотство! Пусть девчонка поскорей возвращается и скажет старику, чтоб он не совал нос в чужие дела.
Но Хилья не ради развлечения отправилась в дальний путь, не для того, чтоб улаживать семейные ссоры, — она приехала по делу, которое надо довести до конца.
— Я знаю, что делаю! — разгорячился Винналь. — И вообще — у кого вы служите, у меня или у старика?
Хилья не знала, как быть: возвращаться ли с пустыми руками в город или ждать здесь, пока Винналь протрезвится и одумается. Разрешить это затруднение ей помогли гости, которых привлек в кухню их громкий спор.
Не могло быть и речи о том, чтобы приехавшая издалека и замерзшая в пути девушка сразу же уехала обратно. Хилью почти насильно затащили в вал, хотя Винналю это было и не по душе, усадили в большое мягкое кресло у камина, и высокий молодой человек, назвавшийся студентом Оскаром Каартом, кланяясь, точно кельнер, принялся обслуживать ее.
В камин подбросили поленьев, и они, потрескивая, загорелись, освещая большой зал. Рядом с камином у стола, загроможденного едой и напитками, сидел развалясь Виллибальд Муйдре и испытывал на девушке чары своих прославленных карих глаз. Раздраженный Винналь, засунув руки в карманы, шагал по комнате, а Эрмсон вместе с Каартом хлопотали вокруг Хильи. Молодой хозяин приводил в порядок стол и отдавал распоряжения прислуге, пока наконец не пригласил Хилью, а также и всех друзей к столу.
Хилья, оробевшая вначале, как человек, попавший в логово хищников, вскоре заметила, что с ней стараются обращаться вежливо. Это ее успокоило, и она даже приняла предложенный ей стакан глинтвейна. Похоже было, что все молодые люди, кроме Винналя, стремятся быть с ней один галантней другого. Хилья вскоре почувствовала себя более свободно, но оставалась начеку, чтоб никто ее не тронул и не позволил себе вольностей в разговоре.
— Это ваш отец? — спросила она своего соседа, показывая на висевший напротив портрет генерала в натуральную величину.
— Да, это мой папа, — с жаром ответил Уно Эр]м- сон. — Вы его, конечно, сразу узнали? Правда? Но вообразите, сам старик долго не хотел признавать, что это действительно он. По его словам, мундир сидит будто на колоде, а вместо головы — брюква. Одним словом, какой-то манекен. Ну, разве не похож, скажите? А?
Хилья никогда не видала генерала. Она пожала плечами.
— Правда, нет бородавки на щеке. Сначала была, а потом старик потребовал, чтоб убрали. И убрали. Подбородок тоже не совсем его. Но он потребовал, чтоб подбородок был поэнергичнее. Как у Муссолини, не правда ли ? Художник старался вовсю, но старик все брюзжал, что он не похож, что никто его не узнает. Портрет писали летом, когда мы были на взморье. Там бегала одна собачонка, которая терпеть не могла папу. Как его увидит, сразу набрасывается. Как-то случилось, что сквозь открытую дверь пес увидал возле стены эту картину. Он мигом в дом и с лаем на нее кидается — хоть уволакивай силой. Ну, тут папе пришлось наконец признать, что портрет хорош. Он даже похвалил художника за хорошую работу. Позднее, когда папу сделали генералом, пририсовали лампасы и новые погоны, да и орденов добавили.
Хилья смеялась вместе со всеми и чувствовала себя недурно. Этому немало способствовало легкое опьянение и приятное тепло комнаты. Она почти забыла о своей бедности, как бывало в кино, на великосветских фильмах, или в оперетте, где показывали жизнь утонченных дам и господ. Заглохло даже чувство острого диссонанса со всей этой жизнью и настороженная неприязнь, с которой она вошла сюда. Все показалось простым, само собой разумеющимся — и это радушие, и эта роскошь, и ее собственное кокетство. Возникало странное чувство, будто все вокруг тебя твое, будто все для тебя так и. должно быть... Хилья даже не помнила, зачем она сюда приехала, тем более что ее хозяин держался поодаль от нее и даже не желал принимать участия в беседе.
— Вы совсем не похожи на вашего папу, — сказала Хилья, сравнивая своего соседа с портретом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139