- Вряд ли... Госпожа того острова умелая чародейка...
- Чародейка! Всего лишь чародейка! А Митра - бог!
- Тогда пусть и вершится по воле Его, - Конан тоже встал,
принюхиваясь; свинина, похоже, совсем поспела. - Но я думаю, приятель,
боги слишком далеки от нас... вот чародеи - те гораздо ближе!
Кивком головы пригласив гостя следовать за собой, Конан направился к
кострам.

12. ПОПУТНЫЕ ВЕТРЫ
Калла извивалась под ним, испуская глухие хриплые стоны, царапая
спину острыми ноготками; на какой-то миг тело ее замерло, потом ноги
крепче охватили поясницу Конана, стиснули, сжали, словно клещами. Стоны и
вздохи возобновились с новой силой, и киммериец подумал, что в такие вот
моменты Калла ему нравится. Очень нравится! Сейчас, когда она не говорила
ничего, не пыталась язвить и насмешничать, но предавалась любви с
самозабвением юной львицы, впервые познающей самца.
Страстность этой девушки удивляла его. Стигийцы были древним народом,
мрачноватым, холодным и скупым на проявление чувств. К тому же многие из
них поклонялись не Светоносному Митре, Подателю Жизни, не могучему Ариману
и любвеобильной Иштар, а чудовищному змею Сету; таинственные и страшные
религиозные обряды тоже накладывали на стигийцев свой отпечаток. Калла же
и выглядела, и вела себя совсем иначе - живая непоседливая красотка,
дерзкая на язык и весьма непочтительная, что к людям, что к богам.
Заметив, что стоны ее сделались пронзительней и чаще, Конан удвоил
усилия; ложе под ними потрескивало и раскачивалось в такт движениям
корабля. Казалось, сам океан, то подбрасывая, то опуская галеру, задает
темп любовной схватки, мерно и мощно колебля на своей груди и судно, и
постель, и возлежавших на ней дуэлянтов. Прохладный воздух струился в
распахнутое окно, и Конан, выгибаясь дугой над телом девушки, заметил, как
на востоке начало разгораться предрассветное зарево.
Возможно, продолжал он свои раздумья, Калла и не являлась стигийкой;
возможно, утверждая это, она лишь хотела придать себе вес в глазах команды
и своих возлюбленных - стигийцы пользовались репутацией колдунов,
чернокнижников и вообще людей опасных. Не исключалось, что она была
стигийкой наполовину или на четверть, дочерью какой-нибудь рабыни,
купленной в Офире, Шеме или Аргосе, либо отпрыском потомственной
невольницы, которых хватало во всех крупных стигийских городах - и в Кеми,
и в Луксуре, и в Птейоне.
Калла вновь замерла, потом с пронзительным вскриком еще сильнее
обхватила плечи киммерийца. Приближалась кульминация, и ее багровые
яростные волны раскачивали Конана вверх-вниз, лишая способности
рассуждать. Голова вдруг стала пустой и гулкой, словно пещера с высоким
куполообразным сводом; тело - легким, словно перышко, летящее по ветру.
Сейчас ему казалось совсем неважным, кто такая Калла, откуда она, говорит
ли правду или лжет, набивая себе цену. В этот миг наплывавшего экстаза
значение имело совсем другое: пышущее жаром тело девушки, пьянящий аромат
ее волос и кожи, ощущение влажных губ на щеке... Содрогнувшись, Конан
резко выдохнул воздух и замер в блаженном забытьи.
Спустя некоторое время они лежали рядом, тесно прижавшись друг к
другу. Хотя койка в капитанской каюте "Громовой Стрелы" была длинна и
широка, все же ее скроили не по размерам Конана: его босые ступни
выдавались за край, макушка же упиралась в переборку. Зато он мог, не
вставая, дотянуться до открытого ларя, в котором хранилось отличное
аргосское в больших глиняных кувшинах - видно, прежний хозяин пиратской
галеры знал толк в вине. И наверняка - как и сам Конан - он испытывал
особенную жажду после любовных игр.
Киммериец приподнялся на локте, вытянул из ларя ближайший кувшин и
надолго приник к его горлышку. Напившись, он скосил глаз на Каллу:
- Хочешь?
- Нет!
Тон ее показался Конану резковатым. Великий Кром, эта женщина снова
недовольна! С чего бы? Только что все было так хорошо... просто
великолепно!
Правда, с недавних пор он стал замечать, что его подружка как-то
странно поглядывает на Рагара. Благородный аргосский нобиль - или слуга
Митры, как он сам себя называл - расположился в соседней кормовой каюте,
принадлежавшей раньше первому помощнику. Этот достойный корсар сложил
голову в бою вместе со своим капитаном, и Конан пока не решил, кого
назначить на его место. Из прежних вожаков в живых остался лишь косоглазый
Сандара, отличный кормчий с Барахского архипелага, которому, за неимением
подмены, день и ночь приходилось торчать на палубе; он даже спал там,
бросив свой тюфяк рядом с рулевыми.
Что касается Рагара, тот вел себя тихо и достойно, не упуская случая
выказать благодарность хозяину, коего беседы с аргосцем изрядно
развлекали. Пираты - грубые люди; и хотя Конана не волновало, как они
пьют, рыгают и опорожняются у шпигатов, говорить с ними было абсолютно не
о чем.
Дважды в день, утром и вечером, Рагар поднимался на палубу
полуобнаженным, в одних штанах до середины икр, и, расположившись перед
мачтой, надолго замирал в странных позах. Зачастую они выглядели
совершенно невероятно - например, когда он ложился на живот и сгибал ноги,
упираясь ступнями в палубу рядом с плечами. Мореходы, увлеченные даровым
зрелищем, какое не на всякой ярмарке увидишь, толпились поодаль, бились об
заклад, сколько времени аргосец выдержит, скрючившись кольцом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201