Это были странные беседы. Они сидели на каменной скамье под дубом,
касаясь друг друга плечами, и Конан, вдыхая чистый аромат девичьего тела,
ронял слово или фразу; Рина отвечала, покачивая головкой в ореоле пушистых
волос, потом спрашивала, наклонившись вперед и заглядывая киммерийцу в
глаза. Ее интересовало все: где и когда он встречался с другими Учениками,
как пересек пустыню, добираясь к наставнику, чему учился, что приобрел и
как использовал приобретенное. О последнем Конан говорил мало и неохотно;
лицо умирающего солдата, чернобородое, с оскаленными в смертной муке
зубами, нередко преследовало его во сне мрачным напоминанием о свершенном.
Впрочем, Рина сама старалась избегать неприятных киммерийцу тем - не
то в силу врожденного такта, не то чувствуя его настроение. Более же всего
она любопытствовала насчет Маленького Брата. Не суровый Фарал, победитель
стигийского колдуна, и не доблестный Рагар, усмиривший огненных демонов
Кардала, пленяли ее воображение, а этот веселый невысокий бритунец, с
которым Конан встретился на степной дороге много лет назад. Он не умел
испускать молнии, не мог закутаться в непроницаемый плащ, сотканный из
нитей Силы, не метал огненные копья, прожигающие камень и песок - и
потому, быть может, казался Рине более близким, чем грозные бойцы вроде
Серого Странника или Утеса. Снова и снова она выпытывала у Конана все
подробности тех давних событий, тихонько посмеиваясь, когда он скупыми
фразами повествовал о схватках с офирскими разбойниками, о славной битве
на перевале, о звонких колокольчиках и хитроумных проволоках, о потоках
пылающей браги, что пролились с небес на жуткого стража Адр-Кауна.
Случалось, рассказывая об этом, Конан словно бы воочию ощущал целительное
присутствие малыша-бритунца, прислушивался к его быстрому веселому
говорку, и начинал улыбаться сам. Кром, - думал он в такие мгновенья, -
этот парень в самом деле умел влезать в душу! Даже переселяться от одной
души к другой, как сейчас от Конана к Рине...
Но вероятней всего интерес девушки к Маленькому Брату вызывали не
только забавные истории; их таланты, как мнилось Конану, были во многом
схожи. Временами, сидя на каменной скамье под дубом, он ощущал такое же
благожелательное и доверчивое внимание, то же ровное тепло, что исходило
от бритунца - пожалуй, даже более сильное и заметное. Запах Рины окутывал
его ароматным облачком; негромкий голос успокаивал, убаюкивал, прогонял
тяжкие мысли, сулил надежду, вселял уверенность. Да, эта девушка владела
даром врачевания не только тел, но и душ человеческих! И, возможно, дар
сей был куда ценней, чем мастерство великих и грозных бойцов, исторгавших
астральную Силу потоком смертоносных молний...
И все же беседы их заканчивались на печальной ноте. Когда край
солнечного диска касался песков пустыни, Конана охватывало тревожное
беспокойство; рука его непроизвольно тянулась к поясу, к фляге с арсайей,
взгляд становился угрюмым, губы сжимались, и разговор мало-помалу замирал.
В такие моменты киммериец испытывал острое желание остаться в одиночестве;
присутствие Рины стесняло огромного варвара, словно она собиралась
подглядеть за неким постыдным и недостойным действом, к которому его
вынуждали обстоятельства. Стараясь не обидеть девушку, он желал ей доброго
сна, затем поднимался и шел на верхнюю площадку либо в свою пещерную
келью, чтобы в урочный час вдохнуть вендийское зелье. Шли дни, текло
время, порошка в бронзовом сосудике становилось все меньше и меньше, а
наставник по-прежнему не говорил ни слова.

Но однажды утром он возвратился из сада с просветленным челом и велел
Рине собрать праздничную трапезу - лучший, самый чистый мед, самые крупные
и сладкие гроздья винограда, ягоды и плоды, свежие лепешки и напиток из
сока березы. Они сели втроем за стол, и Учитель прикоснулся к пище - хотя
раньше, как было известно Конану, старец не ел в светлое время дня.
Вероятно, в минувшую ночь случилось нечто такое, что он желал отметить -
пусть не вином, но хотя бы возлияниями меда и березового сока.
Отпив из глиняной чаши, наставник отщипнул пару золотистых
виноградин, повернулся к Конану и произнес:
- Омм-аэль! Благой бог наконец-то явил свою волю, Секира! Ее передали
мне... - Он смолк на мгновение, потом внезапно усмехнулся и покачал
головой: - Впрочем, это неважно; неважно, _к_т_о_ передал, я хочу сказать.
- Надеюсь, гонцы Митры - надежные люди? - буркнул Конан, разламывая
лепешку; добрые новости пробудили у него аппетит.
- Они не люди, хотя когда-то были людьми, - с прежней загадочной
улыбкой сказал Учитель. - Старые мои друзья, к слову и доброму совету
которых нужно прислушаться, ибо теперь они восседают у трона Подателя
Жизни. А потому сказанное ими - сказано самим Пресветлым.
На лице Рины отразилось благоговение. Она потянулась было за
персиком, потом быстро отдернула руку: негоже слушать слово божье,
наслаждаясь сладостью плода. Учитель, заметив ее жест, благожелательно
кивнул и отставил чашу.
- Тебе предстоит долгий и опасный путь, Секира. Теперь я знаю,
г_д_е_ ты должен молить об искуплении, но _к_а_к_и_м_ оно будет, мне не
ведомо.
- И то хорошо. - Конан, обмакнув лепешку в мед, принялся
сосредоточенно жевать. Внезапно он почувствовал голод - может быть, виной
тому было волнение. - Куда же я отправлюсь, Учитель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201