Такова воля Митры!
Наставник неторопливо шагал к темному провалу входа, и губы его чуть
заметно шевелились, словно он творил молитву Пресветлому. Но тот, кто смог
бы разобрать шепот старика, услышал бы иное...
- Он сокрушит их! Он уничтожит Черный Круг на юге, растопчет Белую
Руку на севере, сотрет память о Красном Кольце в странах востока... Он
будет ловцом, они же - его добычей... Омм-аэль! Наступит день, и он,
сражавшийся прежде с демонами и колдунами, сможет противостоять даже
богам... Омм-аэль! Он совершит грех, он искупит его и не узнает об
искуплении... Омм-аэль! Да свершится воля Митры!
Миг просветления завершился, и старец, забыв многое из виденного в
тумане грядущего, твердой поступью вошел в пещеру. Там, уронив голову на
стол, храпел Секира, новый его ученик; и завтра ему предстояло начать
шлифовку сего неограненного алмаза.

16. УЧЕНИК
Итак, Конан превратился в Ученика, согласившись стать оружием в руках
светоносного Митры. Однако оружие это, хотя и крепкое, по мнению
наставника нуждалось в заточке и полировке, в удалении ржавых пятен,
смазке и наведении окончательного глянца. Это заняло немалое время, ибо
северный варвар не был сырой и покорной глиной в руках гончара; он многое
умел и многое мог - в том числе и такое, о чем не догадывался сам.
Прозрение, однако, было еще впереди, а пока киммериец постигал то великое
искусство, в котором, как мнилось ему прежде, являлся мастером. Он
трудился день за днем, одновременно изучая и новое свое жилище, и тот
крохотный уголок огромного мира, в который привели его божественное
провидение и собственная настойчивость.
Большая пещера, где Конан уснул после первой встречи с наставником,
служила старцу арсеналом, местом для трапез и приготовления пищи; почивал
же он в келье, расположенной справа от входа, в которую вел неширокий
проход. Ученику была отведена каморка напротив, довольно тесная, но
уютная. Каменные стены ее на ощупь казались теплыми и сухими, пол и
деревянный топчан выстилали циновки, плетенные из травы, а в небольшое
оконце, глядевшее на юг, с утра до вечера струился солнечный свет. Кроме
соломенных матов, деревянного ложа да железного крюка, вбитого в стену при
входе, в камере не имелось ничего. Впрочем, Конану ничего и не
требовалось; перевязи с мечами Рагара он повесил на крюк, изношенные
сапоги швырнул в угол - на том и завершилось его вселение.
В качестве ученика ему полагалось выполнять несложные обязанности -
мести пол и готовить еду, овощную похлебку и лепешки из плодов хлебного
дерева; мясо и рыба в рационе наставника отсутствовали начисто. Труд этот
не занимал много времени, но было в нем и кое-что необычное, вызывавшее у
киммерийца в первые дни если не страх, то почтительное удивление. Густая
похлебка из моркови, капусты и свеклы варилась, как положено, в бронзовом
котле; овощи росли в небольшом огородике на нижней террасе, воду же
полагалось черпать в каменной выемке неподалеку от очага - над этой
природной чашей звучал тихий несмолкаемый плеск падающих капель. Но кроме
котелка, овощей и воды требовался еще и огонь, а значит, дрова. Однако
дров не было.
Не было ни сухого дерева, ни черного угля, ни горючего сланца, ни
масла, ни той темной жирной влаги, густой и тягучей, что в некоторых
местах сочилась из земли; не было ничего, кроме чистых незакопченных
очажных камней. Над ними Учитель дважды в день, утром и вечером, простирал
руки, потом сосредотачивался на миг - и в очаге с негромким резковатым
хлопком вспыхивало пламя.
Несомненно, то был волшебный огонь, совсем непохожий на яркие алые
языки, что вздымаются над сухим хворостом, или на стремительный перепляс
багровых струй, порожденных пылающим углем. И то, и другое Конан помнил
слишком хорошо: ему довелось разжигать немало походных костров в лесах и
степях, уголь же горел в горне отцовской кузницы, в далекой Киммерии. Но
это пламя, на которое он глядел, раскрыв в изумлении рот, было другим,
синеватым, почти призрачным, и не дробилось на струйки, завитки и язычки;
меж днищем котелка и очажными камнями висел жаркий сияющий шар, похожий на
сферу из голубого хрусталя. Он выглядел точь-в-точь таким же, как
порожденный некогда ладонями Рагара - разве что не стрелял молниями и не
плавил камень. Он просто нагревал котелок и жаровню, а затем покорно гас,
стоило только наставнику прищелкнуть пальцами.
- Закрой рот, Секира, - говорил он новому ученику, - скоро и ты
сможешь возжигать искру Силы. Омм-аэль! Благодари Великого за этот дар!
- Омм-аэль! - повторял Конан, снимая с треноги котелок.
Но пока до пробуждения дарованной богом способности к чародейству
было еще далеко. Конан вообще сомневался, что владеет чем-то подобным, ибо
в роду его случались великие воины и вожди, кузнецы, разбойники и
непоседливые души, бродившие по свету; однако насчет колдунов он ничего
припомнить не мог. Учитель, впрочем, говорил, что дар Силы нельзя считать
магией, поскольку вызывается она не заклинаниями, не талисманами или
чудодейственными амулетами, но самой человеческой природой. Из слов его
выходило, что всякий человек связан с богом - хотя бы в снах своих или
молитвах; но для некоторых глас Митры звучал особенно ясно, или мог так
звучать, если б они пожелали прислушаться повнимательней к самим себе. Дар
сей являлся врожденным, и обладавшие им получали доступ к частице
божественной Силы - разумеется, после обучения под присмотром опытного
наставника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201