Сверху, над головой Конана, нависал скалистый
карниз, а за ним тянулся к знойному небу безжизненный склон вулкана -
гигантский мертвый конус, накаленный солнцем. Он заслонял лежавший к
северу горный хребет, и киммерийцу чудилось, что во всем подлунном мире не
существовало ничего, кроме этой огромной каменной стены да застывшего у ее
подножья песчаного моря.
Он стоял посреди второй площадки - той, где находилась пещера Учителя
- и, опустив глаза, ждал приговора. Старец, сидевший скрестив ноги на
своем привычном месте под дубом, казался мрачным; брови его сошлись на
переносице, губы были плотно сжаты, веки опущены; он молчал, словно
пытался разглядеть нечто неподвластное и невидимое обычному взору. Где
сейчас блуждали его мысли? В астральных пространствах рядом с престолом
Митры? Возможно, он вслушивался в речи пресветлого бога, внимал его
повелениям?
Во всяком случае, Конан рассчитывал на это. Кто еще, кроме
наставника, мог помочь ему? Кто мог направить, подсказать, надоумить? Кто
мог осудить, вынести приговор и даровать надежду на искупление? Он бежал
сюда из Дамаста сквозь степи и пустыню, бежал, подобно раненому волку,
стремящемуся к целебному источнику; бежал, чтобы вновь обрести свою
человеческую сущность. Каждый восход и каждый закат солнца являлся
напоминанием - напоминанием о том, что его память, его разум, его душа
спрятаны в маленькой бронзовой фляге с порошком арсайи, прощальном даре
дамастинского колдуна. Да будут милостивы к нему и светозарный Митра, и
грозный Кром! Этот человек даровал облегчение грешнику...
Правда, временное. Уже в первый день пути Конан выяснил, что ему
нужно вдыхать чудодейственный бальзам дважды, на утренней и вечерней заре.
Промедление было подобно смерти: мысли начинали путаться, и в голове
воцарялась звенящая пустота. Свежий и острый запах арсайи сулил спасение,
и Конан, то проклиная, то благословляя вендийское зелье, торопливо
вытаскивал пробку и втягивал расширенными ноздрями порошок. Сейчас
бронзовый сосудик, в котором хранился бальзам, был самым большим его
сокровищем, и боязнь потерять фляжку постоянно мучила киммерийца.
Добравшись до маленькой пограничной крепостцы, что стерегла северный рубеж
Дамаста, он купил широкий кожаный пояс с потайным внутренним карманом,
куда и упрятал свою драгоценность; это надежное хранилище несколько
успокоило его.
Конан чуть приподнял голову, посмотрев на застывшего под деревом
старика. Тот, казалось, вышел из забытья; пронзительный взгляд янтарных
зрачков скользнул по могучей фигуре киммерийца, густые брови дрогнули,
надломившись - словно коршун взмахнул крыльями.
- Быстро же ты вернулся, Секира... - клекочущий голос Учителя
разорвал тишину. - Омм-аэль! Еще и четырех лун не прошло, я думаю?
Киммериец кивнул.
- Не прошло, Учитель.
Над залитой солнечными лучами площадкой вновь повисло молчание. Конан
ждал, понурив голову; старец же уставился на него угрюмым взором. Его
глаза неторопливо ощупывали фигуру бывшего ученика, не оставляя без
внимания ни единой мелочи. Он рассматривал стоптанные сандалии нежданного
гостя, его покрытые язвами и царапинами ноги, кожаный пояс, что
перехватывал короткую холщовую тунику, торчавшие над плечами рукояти
мечей, спутанные черные волосы, свисавшие на лоб. Конан почти физически
ощущал, как взгляд Учителя гуляет по его телу; он вдруг превратился в
поток неодолимой проникающей Силы, погрузившейся в мозг киммерийца,
мгновенно обшарившей все закоулки сознания. Казалось, стремительный, едва
заметный ветерок, скользнув по лабиринту воспоминаний, разом вобрал их в
себя, высосал, поглотил... По спине Конана побежали мурашки.
- Убийство, - вынес вердикт старец. - На твоей совести неправое
убийство! Но тогда... - его густые брови полезли вверх, - тогда я не
понимаю, как ты здесь очутился. Кара пресветлого Митры неотвратима и
скора!
- Неотвратима и скора... - эхом откликнулся Конан.
Кроме кары беспамятства и рабства на опаленных солнцем просторах
Арима, он принял уже и другое наказание. Им стал мучительный путь через
пустыню - бесконечные дни и ночи, когда он тащился на север, страдая от
голода и жажды, забываясь время от времени коротким сном. Он вновь
преодолел эту страшную дорогу, но как это странствие было непохоже на
первое и второе! Прежде, когда он шел к Учителю, его поддерживали надежды
и мечты; когда же он возвращался в мир, его спутником была Сила Митры,
наполнявшая энергией тело. Ее живительный поток заменял и пищу, и воду, и
сон; Конану чудилось, что он летит над песками, неподвластный жаре, смене
света и тьмы, знойным ветрам и обманчивым фантомам пустыни. Он был так
могуч! Ничто не могло причинить ему зла - ни ядовитые гады, ни жуткие
обитатели развалин, ни волчьи стаи, ни люди, подобные волкам, рыскавшие в
степи в поисках добычи. Он шел, он мчался вперед, и мечи Рагара звенели за
спиной, выпевая торжествующий гимн победы!
Сейчас их голоса смолкли, и ожившие было клинки вновь превратились в
мертвую и молчаливую сталь...
- Ты убил, - старец поднялся и, не спуская глаз с Конана, протянул
вперед руки с раскрытыми ладонями. - Ты использовал Великое Искусство,
чтобы отнять жизнь у невиновного?
- Нет, Учитель, - голова Конана качнулась в отрицании. - Нет! На меня
напали, и я защищался... да, защищался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201