Античность же и, в частности анализируемый период строгой классики,
выделивши цвет из цельной жизненной картины, понимает его как именно
вещество, как тело, как осязаемое тело. И этот метод понимания
действительности здесь совершенно аналогичен пониманию досократиками чисел,
стихий, принципа единства и множества и пр. Пока цвета покоились на лоне
единого и нетронутого бытия, они не имели самостоятельного существования, и
о них не могло возникнуть и никакой теории. Но вот цвет выделился, как
выделилось, например, число. Он сразу стал всеобщим свойством вещей, стал
некоторого рода абстрактной всеобщностью. А так как метод овеществления
всего сущего остается непоколебимым, то мы получаем первый принцип
строго-классического (а в значительной мере и вообще античного)
цветоведения: цвет не только телесен, но он уже как таковой, по самой своей
субстанции, есть тело, осязаемое тело, тело со всем своим
производственно-техническим происхождением и производственно-техническими
функциями. Отсюда и вся его характеристика.
в)
Нетрудно заметить, что реальная характеристика света в таких условиях
должна быть не чем иным, как простым аналогизированием с физическими телами.
Тут возможны два пути. Можно исходить из непосредственно данной, чисто
феноменологической качественности цвета и - подыскивать к нему те или иные
аналогии из области осязаемых тел. Можно исходить из цветовых явлений в
области осязаемых тел и - делать отсюда выводы для цвета как такового.
Значительная часть "наивностей" и "глупостей" античного цветоведения
(которые особенно бьют в глаза в специальном трактате псевдо-Аристотеля "О
цветах") объясняются именно этой "телесной" установкой. Если отнестись к
этой установке со всей серьезностью, мы сразу получаем разгадку того
чудовищного противоречия, которое наблюдается между тончайшими, глубочайшими
суждениями аристотелевой школы и этим ее жалким и наивным утверждением.
Иными словами, это не было "глупостью". Это было вполне правомерным
результатом общей позиции, с которой античность никогда не сходила и была
органически неспособна сойти.
г)
К чему же конкретно приводили два указанных "телесно-осязательных" пути?
Первый путь - исходя из цветности как таковой, подыскивать осязательные
аналогии. Спрашивается, зачем это делать? Разве недостаточно описать
цветность как таковую? Но дело в том-то и заключается, что такое
непосредственное описание античному человеку ничего не дает. Ведь чистая
цветность, например синее, красное и т.д., хотя и телесно, но еще не есть
тело. Можно созерцать синюю поверхность, совершенно не вникая в то, что это
- именно поверхность, что она такой-то формы и т.д. Описывая синее как
синее, мы обязательно впадаем в противоантичный идеализм; греку эта
бесплотная цветность ничего не говорила. Совсем другое дело, когда мы, зная,
что такое красный цвет как таковой, обращаемся к осязательно-телесному миру
и начинаем наблюдать, где и как существует красный цвет.
Разумеется, не всякий анализ последнего вопроса будет античным. Античным
он станет тогда, когда мы перенесем на осязательные тела ту же
непосредственную наглядность и наблюдаемость, которая раньше открыла нам
существенные стороны красноты как таковой. Всякий уход в отвлеченность уже
грозит здесь перейти в физику нового времени, не имеющую ничего общего с
античностью по своему стилю и по методу своего логического развертывания.
Таким образом, оказывается, что "наивность" и "глупость" имеют под собою
весьма почтенные принципы и основания. Получается, что
осязательно-вещественный опыт красного цвета говорит нам о связи покраснения
с нагреванием. Краснеем и мы сами, когда согреваемся; краснеют металлы,
когда они накаливаются; само пламя - красное и горячее одновременно. Правда,
если бы мы сошли с позиции непосредственного наблюдателя, мы тотчас же
заметили бы, что связь между красным цветом и температурой гораздо сложнее,
что в сущности одно к другому не имеет никакого отношения. Но что значит "в
сущности"? Это значит, что под краснением мы понимаем не просто видимое
появление красноты, но проникаем в какую-то особую "сущность" этого факта
(например, говорим о волнообразных колебаниях эфира); и это значит также,
что под температурой мы понимаем не просто непосредственно ощущаемое
увеличение или уменьшение тепла, но какую-то особую, уже не столь
непосредственно данную сущность этого явления (математическую, физическую,
химическую и пр.). Эти методы, однако, совершенно противопоказаны для
античности - по крайней мере, для эпохи строгой классики. А тогда
получается, что "красное состоит из таких же [фигур], что и теплое", и так
как огонь все разлагает и уничтожает, то и он сам есть нечто "тонкое", т.е.
"теплым является тонкое".
Итак, первый путь аналогии делает необходимым для описания и объяснения
данного цвета привлечение и тех осязательно-телесных свойств и явлений,
которые связаны с физическими телами данного цвета, как бы ни была эта связь
случайна с точки зрения других, не столь непосредственных подходов.
д)
Посмотрим, что дает второй аналогический путь - от цветных
осязательно-физических тел к самому цвету как таковому.
Ясно, что этот путь ведет к загромождению цвета такими свойствами и
качествами, которые для него нисколько не существенны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251