Невозможно спорить с тем, что самым выдающимся
достижением античного искусства является именно скульптура. Невозможно
спорить с тем, что греческие боги и герои сконструированы здесь так, что
можно как бы видеть их и даже как бы осязать их своим умственным взором.
Даже такие области человеческой мысли, по своему существу далекие от зрения
и осязания, как математика и астрономия, разрабатывались у греков с
поразительной склонностью к физической и чисто зрительной, обязательной
наглядности. То, что греческая математика есть почти всегда геометрия и даже
стереометрия, это уже давным-давно превратилось в банальную истину и не
требует особых доказательств. Античный космос представляет собою пластически
слепленное целое, как бы некую большую фигуру или статую или даже точнейшим
образом настроенный и издающий определенного рода звуки инструмент. Можно
прямо сказать, что в Греции не было ни одной области культуры, где бы эта
пластичность не была проявлена в той или иной мере.
б)
Ограничивать и уточнять эту "пластическую" точку зрения на античную
культуру, конечно, и можно, и нужно. Так, например, в настоящее время уже
нельзя говорить в отношении Греции и Рима только о пластике просто (как это
можно было говорить в XVIII или в первой половине XIX в.). Сейчас изучены
все предварительные этапы классической пластики, ее долгий и мучительный
архаический период. Установлено многовековое разложение этой пластики,
давшее в античном мире целый ряд своих собственных специфических стилей.
Сама пластика, с точки зрения современной науки, отнюдь не являлась в Греции
и Риме единственным художественным методом. Если под пластикой понимать
зрительную или осязательную, но всегда наглядную, простую и ясную
оформленность, то, например, греческая трагедия окажется отнюдь не только
пластикой. Здесь очень много разного рода иррациональных мотивов и, прежде
всего, мотивов судьбы, которые необходимо как-нибудь объединить с несомненно
наличной здесь пластической образностью и объяснить их из одного источника.
в)
Подобные уточнения и углубления традиционного взгляда на античную
пластику, однако, не являются чем-то окончательным. Действительно,
конкретное выяснение того, чем являлась в античности пластика, может быть
осуществлено только с учетом всей той живой социальной почвы, на которой эта
пластика появилась и которой она так долго питалась. Точнее говоря, без
методической увязки античной пластики с античной рабовладельческой формацией
не может быть никакого разговора о конкретном ее понимании.
Из вышеизложенного уже должно быть ясно, что если рабовладельческая
формация создавала в античности живой опыт вещественного и телесного
понимания жизни и бытия, то она же должна была всегда толкать античное
сознание и античное творчество именно к пластике, именно к скульптурному
воспроизведению всего существующего. Античная пластика только потому и
вырастала здесь с такой огромной силой, что она есть вещественно-телесное
понимание жизни, а это последнее - самый прямой и самый необходимый
результат рабовладельческой формации, понимающей человека именно как
физическую вещь, как материальное тело. Без выяснения этого звена связь
между рабовладельческой формацией и пластикой останется такой же внешней,
номинальной и в лучшем случае чисто синхронической, как и связь между
рабовладельческой формацией и античными типами идеализма и материализма. Но,
учитывая это звено, мы сразу получаем общий взгляд на целый ряд культурных
областей в Греции, которые иначе остаются для нас совершенно не связанными.
Совершенно неверно рассматривать греческую пластику, выдвигая на первый
план только рациональную образность и не увязывая ее с моментами
иррациональными, ибо в таком случае допускается антиисторическая
модернизация и античная пластика очищается от ее рабовладельческого стиля.
Одна чистая и абстрактная рациональность отнюдь не является атрибутом
рабовладельческой формации; такая абстрактная рациональность есть порождение
рассудочного мышления изолированного и абстрактного субъекта, который
является продуктом частнособственнической экономики, т.е. который живет,
попросту говоря, не в рабовладельческой, а в буржуазно-капиталистической
формации. Если мы с античной пластикой не увяжем столь же характерное для
античности учение о судьбе, мы лишим эту пластику всей ее рабовладельческой
специфики.
Точно так же, не увязавши античную пластику с особенностями античного
индивидуального самосознания и с особенностями античной оценки исторического
процесса, мы также утеряем понимание этой пластики в ее конкретности, т.е.
ее понимание как рабовладельческой. Ведь чем глубже и разностороннее
человеческое самосознание, тем оно менее удовлетворяется физическими вещами
и телами, тем более стремится оно понять их в контексте целого мира, понять
их как процесс, как движение, т.е. уже не как просто пластично-неподвижное,
пластично-стационарное. Равным образом, история, взятая как таковая, всегда
есть, прежде всего, процесс и становление, всегда стремится перейти от
одного к другому, а не фиксировать то или другое в виде застывшей картины, в
виде произведения пластики. Следовательно, если пластика так глубоко
укоренена в рабовладельческой формации, то это не может не наложить своего
отпечатка и на все понимание античности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251