Можно
заметить, что природа и сила числа действует не только в демонических и
божественных вещах, но также повсюду во всех человеческих делах и
отношениях, во всех технических искусствах и музыке. Лжи же вовсе не
принимает в себе природа числа и гармонии. Ибо [ложь] им чужда. Ложь и
зависть присущи природе беспредельного, бессмысленного и неразумного. Ложь
же никоим образом не входит в число. Ибо ложь враждебна и противна природе
его, истина же родственна числу и неразрывно связана с ним с самого начала"
(В 11).
Можно сказать, что только здесь мы получаем впервые подлинно
пифагорейское учение именно о числе как гармонии, т.е. о числовой гармонии.
И что же такое тут число? Оно есть объединение предела и беспредельного.
Беспредельное длится и простирается в бесконечность; предел же останавливает
это распространение, кладет ему границу, очерчивает определенные контуры.
Беспредельное нельзя охватить и познать, ибо всякое познание должно отличить
познаваемый предмет от всякого другого и тем самым его ограничить,
определить. Вот этот-то синтез беспредельного и предела, впервые
разграничивающий предметы и делающий их ясно отличимыми, и есть число.
Отсюда ясно, что пифагорейцы мыслили свои числа структурно, фигурно. Они
получали их путем мысленного очерчивания вещей, путем мысленного скольжения
по их границам. Тем самым в их числах есть нечто геометрическое. Однако
пифагорейцы отличали геометрические числа от геометрических фигур. Числа
геометричны, но мысленно геометричны, внепространственно геометричны. Они
суть некоторые мысленные, умственные фигурности вещей.
Филолай спрашивает: если предел и беспредельность так различны между
собою, то как же они могут объединяться, чтобы образовывать числа? В каком
отношении эти две сферы должны находиться одна к другой? Вот это-то
отношение и есть гармония. Когда вещь развилась до того момента, когда она -
"истина", т.е. когда она есть именно она, - она определенным образом
установила свои пределы, свои границы, свой облик, фигуру и размеры, т.е.
определенным образом выделила и вырезала себя на фоне беспредельного. Предел
и беспредельное образовали в ней нечто единое, а именно, гармоническое
целое. Число, возникшее здесь в ней как результат гармонического ее
самоопределения, и есть истинное, прекрасное число.
Легко заметить, что если раньше число рассматривалось онтологически, то
приведенные здесь пифагорейские материалы подводят нас через гносеологию
числа к его эстетике. В самом деле, число рассматривается здесь именно как
принцип оформления вещи в целях овладения ею в человеческом сознании. Число
есть то, что дает возможность отличать одну вещь от другой, а следовательно,
и отождествлять, противополагать, сравнивать, объединять и разъединять и
вообще конструировать вещи не только в бытии, но и в мышлении. Характерно
здесь указать на принцип гномона. Гномон - это солнечные часы, дающие
возможность по тем линиям, которые проходит тень от вертикального столбика,
разделять беспредельность времени на те или другие, вполне очевидные и легко
исчислимте части. Число и есть такой гносеологический гномон, впервые дающий
возможность различать вещи и тем самым овладевать ими в сознании и мышлении.
Кроме того, характерно употребление термина "гармония". Гармония является
здесь не чем иным, как структурой вещи, или вещей, которые представлены в
четкой реальности и в единстве. Гармония - это то, благодаря чему
отождествляется беспредельное и предел, благодаря чему четкий предел
вырезывается на фоне неразличимой беспредельности, благодаря чему возникает
структура вещи. Гармония обеспечивает возможность ясного ощущения вещи,
четкого мышления ее.
В вышеприведенном фрагменте (В 11) интересно указание на накладывание
одного квадрата на другой. Ведь это накладывание есть то же самое, что
отождествление какого-нибудь A с ним самим, дающее возможность узнать, что
данное А есть именно оно само, а не что-нибудь другое, т.е. впервые
превращающее неизвестную вещь в нечто известное. Недаром последователи
Гиппаса (фрг. 11) называли число "первым образцом творения мира". А так как
число вещи, согласно изложенному выше, есть сама душа вещи, т.е. ее
творческая потенция, ее конкретно данный смысл, то становится вполне
понятным, почему учение пифагорейцев о числовой гармонии необходимо
рассматривать именно в истории эстетики. Внутреннее, адекватно выраженное во
внешнем и потому уже переставшее быть только внутренним, но ставшее жизненно
трепещущей и единораздельной структурой вещи, - это, несомненно, является в
объективном смысле художественным строением вещи, а в субъективном смысле -
ее эстетическим восприятием. Таким образом, перед нами - первая эстетическая
теория античной классики. Мы находим здесь существенную для последней
абстрактную всеобщность на ступени числовой гармонии, а также весьма
последовательное объяснение этой гармонии как гармонии предела и
беспредельного. Ясно выступает здесь и характерный для древнегреческой
классики интуитивизм: число тут так наглядно, что доходит почти до
геометрической фигурности. Мы находим здесь Логос и Нус: число привлекается
именно для целей ясного и разумного осмысления действительности. Есть здесь
и "бытие в себе": число является начальной характеристикой именно бытия в
себе, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251