б)
Спрашивается теперь: что же это за производственный принцип, который лег
в основу греческого государства классического периода, т.е. начиная с VII в.
до н.э.? Когда шла речь об первобытнообщинной формации, очевидно, в ней
совсем не оставалось места для свободного развития личности. Это был
коллектив, в котором отдельная личность не имела никакого значения. Другими
словами, человек оставался здесь на стадии только живого существа. Когда
родовой принцип перешел в принцип внеродовых связей, вопрос о личности,
очевидно, тоже не поднимался. Но то живое существо, которое
представительствовало род, должно было, по общему закону, тоже перейти в
свою противоположность, в живую вещь. Возникло противоречие состоящих в
родственных отношениях живых существ и не состоящих ни в каких родственных
отношениях неживых вещей. И как же разрешилось это противоречие? В чем
объединяются человек и вещь? Где разрешение этого противоречия?
Разрешением этого противоречия было появление новой категории -
экономической, политической, культурной и духовной категории раба. Раб и
есть синтез живого человека и вещи. Он одинаково есть и живой человек и
неживая вещь. Государство, возникшее в первую четверть первого тысячелетия
до н.э. в Греции, есть государство рабовладельческое. Отныне людьми владеет
уже не род, а граждане государства; и граждане государства владеют людьми не
просто как живыми существами, способными поддерживать и продолжать род, а
как рабами. Государство состоит тут из рабовладельцев; все же прочие люди не
входят в государство, не пользуются его покровительством, не являются
гражданами. Они, вообще говоря, рабы (о разных промежуточных слоях
населения, составляющих в ту или иную эпоху и в том или другом греческом
государстве часто пеструю картину разных ступеней гражданственности, мы
здесь говорить не будем).
Рабовладение, проведенное как государственный принцип, сразу освободило
силы, скованные отсутствием внеродового предпринимательства. Сразу стало
возможным производить не только для себя, не только чисто потребительские
ценности, но и для рынка, создавать уже меновые ценности. Это тотчас повело
к возникновению денег, рынков, предпринимательства, широкой колонизационной
политики, промышленности, не говоря уже о возникновении классов и классовой
борьбы. "Лишь только производители перестали сами непосредственно потреблять
свой продукт, а начали отчуждать его путем обмена, они утратили свою власть
над ним. Они уже не знали, что станется с продуктом. Возникла возможность
воспользоваться продуктом против производителя, для его эксплуатации и
угнетения"18.
"Как быстро после возникновения обмена между отдельными людьми и с
превращением продуктов в товары начинает проявляться власть продукта над
собственными производителями - это афинянам пришлось испытать на собственном
опыте. Вместе с товарным производством стала практиковаться обработка земли
отдельными лицами за собственный счет, а вскоре затем и земельная
собственность отдельных лиц. Потом появились деньги, всеобщий товар, на
который обменивались все другие товары. Но, изобретая деньги, люди не
подозревали того, что они вместе с тем создают новую общественную силу,
единую, имеющую всеобщее значение, силу, перед которой должно будет
склониться все общество. И эта новая сила, внезапно возникшая, без ведома и
против воли своих собственных творцов, дала почувствовать свое господство
афинянам со всей грубостью своей молодости"19.
в)
Такова сама формация. Но поставим вопрос: какова же ее общая идеология?
Родовая жизнь создала мифологию, - что создает рабовладельческая формация?
При переходе к рабовладению миф, очевидно, тоже должен перейти в свою
противоположность. Но так как миф есть живое, одушевленное и в конце концов
антропоморфное понимание бытия, то противоположностью его может быть
понимание бытия, тоже живое, одушевленное, но, во всяком случае уже не
антропоморфное. Это неантропоморфное понимание выдвигает на первый план уже
не демонологию, а стремится установить более или менее отвлеченные
закономерности. Мысль и сознание отныне стремятся разгадать мифологию,
понять ее изнутри, вскрыть ее аллегоричность и фиксировать вместо нее просто
одушевленную или даже неодушевленную материю в том или ином ее закономерном
оформлении. Вместо богов эта новая мысль стремится теперь перейти к законам
материальной природы и космоса.
Но тогда в чем же разрешение противоречия? Как объединить миф и мысль,
мифическую нетронутость бытия и его сознательность, разумность,
рациональность, субъективную понятность? Объединение достигается здесь путем
перевода мифической действительности на язык сознания, разума, мысли.
Сознание должно заново конструировать миф, конструировать его средствами
разума, мысли, понятия, точно так же, как и рабовладельческое государство
должно заново переконструировать общину.
Это конструирование мифа мы и имеем в греческом искусстве (как равно в
дальнейшем - в греческой философии). Конструирование это имело свою длинную
историю; оно строило миф то одними, то другими способами, то отбрасывая в
мифе антропоморфизм и сохраняя одушевление, то изгоняя одушевление и
оставляя "судьбу", то выставляя на первый план целесообразность или
случайность, материальность или идеальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251