мало того: возможность превращения (и притом незаметного,
несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в фантазию
(в последнем счете ( богу)"13. Здесь мы находим простейший и притом
наилучший анализ мифологической природы всякого первобытного обобщения.
в)
Но если мы сводим эстетику к мифологии, то при этом следует разобраться,
как пластический принцип создает богов и в их внутреннем, духовном
содержании. Ведь было бы формализмом утверждать, что греческие боги
пластичны лишь по своему стилю, но что эта пластика не имеет никакого
отношения к их внутреннему, духовному облику. Если для нас всякий стиль
углублен до мировоззрения, а всякое мировоззрение конкретизировано и
доведено до стиля (а иначе не может и быть, если мы всерьез хотим преодолеть
формализм), то необходимо, чтобы и внутреннее существо греческих богов было
пластично, и, разумеется, пластика должна быть дана тут духовными же
средствами.
Но что значит, что дух пластичен, т.е. что он - живое человеческое тело?
Это значит, что ему свойственно все то текучее, непостоянное, аффективное,
эмоциональное, что свойственно и телу. Это значит, что боги должны обладать
всеми человеческими страстями, пороками, ошибками или, по крайней мере,
чертами человеческой ограниченности вообще. Это значит, что они должны
творить и добро и зло, и все знать, и ничего не знать, и быть силой, и быть
бессилием. И тут-то как раз и достигается единство пластического стиля и
пластического мировоззрения. Эти боги суть именно боги, т.е. всесовершенные,
всесильные, абсолютно мудрые, идеальные существа. Но в то же время они
существуют в виде прекрасных мраморных изваяний и они - страстны, порочны,
непостоянны, как люди и даже больше, чем люди.
Вот что такое красота в представлении греков. Она - порождение
пластического сознания, пластического и по форме, т.е. по стилю, и по
содержанию.
г)
Мифологическое понимание прекрасного является только одним из наиболее
общих принципов античной эстетики. Фиксируя этот принцип, мы пока еще
совершенно не затрагиваем конкретной истории античной эстетики; а ведь
только анализ конкретных исторических периодов и может вскрыть эту эстетику
в ее существе. Выше отмечалось лишь то, что мифология была у греков в самом
начале их эстетики (т.е. что она была ее почвой), а также и то, что эта
мифология была реставрирована в самом конце античного культурного и
философского развития, на этот раз уже в виде философско-логических
построений. Но между указанным началом и концом античной эстетики залегает
вся ее конкретная история, которой мы здесь не касаемся, но которая в каждом
своем периоде совершенно специфично переделывала и переосмысляла исходную
античную мифологию, выдвигая в ней то один, то другой моменты и тем самым
меняя ее до полной неузнаваемости. Так, например, досократовская
натурфилософия, эта идеология восходящего рабовладения и рационально
мыслящего индивидуума, резко критикует в мифологии ее антропоморфизм, но
оставляет нетронутым всеобщее одушевление. Получается общеизвестный
досократовский гилозоизм и, стало быть, соответствующая гилозоистическая
эстетика. Не так уж трудно обнаружить мифологию и в учении Платона об идеях,
равно как и в учении Аристотеля о космическом Уме как о "форме форм" и
"перводвигателе", хотя мифология здесь дана не в виде антропоморфных
образов, а в форме философских понятий, т.е. превращена в идеализм. Идеализм
ведь и есть не что иное, как мифология, превращенная в отвлеченное понятие.
Первобытнообщинная формация порождала эстетику в виде мифологии; что же
касается рабовладельческой формации, то как ее искусство, так и ее эстетика
тоже базировались на мифологии, но здесь последняя перерабатывалась (в
соответствии с освобождением индивидуума от общинно-родовых авторитетов и
его прогрессом на путях рабовладения) в отвлеченно-философской и
идейно-художественной форме, что приводило иной раз и к полному отрицанию
самой мифологии в ее наивном виде.
2. Красота в природе
Своеобразными чертами отличается и античное эстетическое отношение к
природе. К этой проблеме, однако, надо подойти очень осторожно, чтобы не
привнести сюда новоевропейских буржуазных представлений.
Казалось бы, что если все в античности представляется по типу живого
человеческого тела, то и вся природа должна предстать здесь живой,
одушевленной и человеческой. Но тут и ждут нас разного рода подводные камни.
Если понять общий пластический принцип как прямое персонифицирование и
метафоризацию природы, то мы жестоко ошибемся. Персонификация и
метафоричность меньше всего характеризуют античное отношение к природе.
Метафора всегда есть продукт личного произвольного фантазирования поэта.
Употребляющий метафору поэт не верит в объективность своей метафоры, она
имеет лишь субъективно-эстетический смысл. Античный же человек, наоборот,
так и думал, что, например, Гелиос-Солнце - лучезарный бог, разъезжающий по
небу на своей огненной колеснице. Это для античного сознания отнюдь не
метафора, не персонификация, а настоящая реальность, существующая без
всякого и до всякого человеческого субъекта. Наоборот, с точки зрения
античного субъекта, если что тут и существует активно и требует своего
признания, то это не сам субъект, а именно вот эта утверждаемая им
мифическая реальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251