Увидишь, все будет хорошо.
— А вдруг не отдадут?
— Как это — не отдадут?— даже возмутился Казимир.— Все это ненужные, лишние страхи.
Наталья то ставила вещи на полку, то переставляла их, то открывала сумку, то закрывала, то застегивала на себе кофточку, то, словно от жары, расстегивала ее. Ох, как не терпится, когда хочется, чтобы время пролетело как миг. Ну хоть бы скорей тронулся поезд!..
Казимир медленно возвращался домой. Перед его глазами вставало все, что произошло за этот день. Какой он был длинный! Он начинался где-то оттуда, может, от первого знакомства с Натальей. На душе было тепло, светло, словно снова начиналась и сама жизнь, и любовь, и все тревоги и радости, связанные с ней. Вот теперь он будет ждать Наталью так, как ждал первых встреч, с тем же молодым волнением.
«Мне кажется, что у нас лучше, чем у всех»,— вспоминал он Натальины слова и мысленно ответил ей:
«Хорошая ты моя, Наталья, страдалица ты моя глупенькая, теперь у нас действительно будет лучше, чем у всех».
НАД РОЩЕЙ КРУЖИЛИ АИС1Ы
Ранним воскресным утром Игнат выкатил из сеней велосипед. День намечался погожий. В садике, под вишнями, где вчера купались куры, на разрытой земле еще лежала роса.
— Так я съезжу, Янина. Слышишь?
С грядок за плетнем поднялась женщина в ситцевом халате, расписанном яркими ромашками. Отряхивая испачканные землей руки, переступая через густую ботву, она подошла к плетню. Тыльной стороной ладони, чтобы с пальцев не сыпался песок, стала поправлять косынку. Очень шел ей загар на руках, в вырезе платья на груди, какой-то спелый, жаркий. Брови у нее были высокие, будто удивленные. И на Игната она взглянула, словно удивляясь, что даже в обычном спортивном костюме он такой стройный и красивый. Лицо только для других строгое и черствое, а для нее самое доступное.
— Съезди, Игнатка,— сказала она.— Только не задерживайся долго.
— Ну, мне там нечего задерживаться.
— Она спит?
— Спит. Ты не буди ее. Пока проснется, я и вернусь.
— Ну поезжай.
Игнат положил на багажник свернутый рюкзак, опустил на него дужку зажима. Повернул велосипед к открытой калитке, вскочил в седло и покатил со двора, оставляя на земле свежий ровный следок.
Он миновал село, переехал мостик, настланный новыми досками, по которым велосипед прокатился бесшумно. Поднялся на пригорок, откуда открылись все колхозные угодья. Возле леса- в желтой ржи ходили два комбайна, на полевых дорогах сновали машины. Всюду шла работа, и на минуту Игнат почувствовал себя неловко: в такое горячее время он занимается бог знает какими пустяками. И тут, как нарочно, из-за поворота на дорогу выехала подвода. Игнат узнал заправщика: на телеге лежала бочка с соляркой.
— День добрый, агроном! Далеко ли? — спросил дядька Антон, поравнявшись.— Тпру-у!
— Небольшое дело в местечке. Скоро вернусь.
— Тогда и у меня к тебе просьба, агроном: купи там пачки две «Беломора».
— Конечно, дядька Антон, привезу.
В местечке Игнат наискось пересек площадь, на которой в тени старой церкви стояло несколько возов с выпряженными лошадьми, подъехал к раймагу. Велосипед прислонил к крыльцу, посетовав, что нет у нас обычая оборудовать стоянки для этого вида транспорта. Ведь такая мелочь: у стены устроить угольник, сколоченный из редко поставленных планок, чтобы между ними можно было просунуть переднее колесо велосипеда — пусть стоит. А то приходится пристраивать велосипед боком к забору или стене, а кто-то другой примостится к твоему, а потом третий, четвертый, попробуй потом достать свой, не раскидав остальных. И учиться есть у кого: во всей Прибалтике такие стоянки.
— А-а, Игнат батькович! — чей-то голос оборвал эти размышления Игната. Со ступенек крыльца спускался районный зоотехник, со свертком под мышкой, загорелый, без шапки, с выгоревшими на солнце волосами.— Давно не виделись, как живется? Что-нибудь купить собираешься?
— Да, понимаешь, дочка у меня сегодня именинница и нынешней осенью в школу первый раз идет. Ну надо же, чтобы память осталась.
— Резонно, резонно! Узнаю примерного семьянина. Ну, ну!—весело погрозил пальцем зоотехник и пошел, расхохотавшись, бог весть на что намекая.
Народу в магазине было мало. Больше женщин; они толпились в отделе тканей, щупали, примеривали на себя, прикладывая перед зеркалом материю к груди — идет ли к лицу. Улучив минутку, Игнат рассказал продавщице о своих заботах и стал выбирать из того, что она положила перед ним на прилавок. Он выбрал туфельки, черные, с помпончиками, на шнурках, но передумал и поменял на красные. Выбрал платье в белую полоску на синем фоне, потом другое, школьное, затем фартучек к нему с широкими крылышками. Продавщица подала гарнитур белья — и это он присоединил к своим покупкам.
— Что еще нужно?— спросил беспомощно.
— Ленты.
— Ну конечно же, дайте и ленты.
— Портфель. Или ранец.
Наконец продавщица все упаковала, а Игнат еще стоял, вспоминая, не забыл ли что.
— Боюсь советовать, но мне кажется, что вам следует еще кое-что купить,— сказала продавщица.
— Что же?
— Нужно было и жене что-нибудь выбрать.
— Боже, какая вы молодчина! Обязательно! А что бы вы посоветовали?
Продавщица прошла в тот конец, где стояли женщины, перевернула на полке один рулон ткани, другой, наконец выбрала, положила на прилавок и развернула. По черному полю шли тонюсенькие серебряные паутинки, высвечиваясь из этой черноты. Приложила ткань к себе, взглянула на Игната, на женщин.
— Ой, до чего красиво,— вздохнула одна из них.
На минуту Игнат представил себя Янину в таком платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146