Вышла улицу — ого, уже совсем поздно, ни в одном доме нет огней. Дошла до сельсовета, но и там в окнах было темно. А улица залита лунным блеском, и тихо-тихо вокруг. Она вернулась домой и, не убирая со стола, погасила свет.
Просто удивительно, что она до сих пор не чувствовала,
как неуютно и жутко в хате, когда в ней никого нет. Или, может, это от луны? От этого мертвенного света? Она разделась, быстренько, как уже привыкла за это время, складывая все на стул за шкафом. Легла в постель, но так и не могла сомкнуть глаз. Закинув руки за голову, смотрела, как по потолку ходят, то бледнея, то сгущаюсь, тени. Поплыли, цепляясь одно за другим, воспоминания. То Катерина с Лизаветой на зерне, то далекая полоска леса за лугами. Почему-то подумалось, что и сейчас он там. Разложил костер и старается уснуть, укрывшись с головой ватником.
Потом думала о дочери. Думала долго. Хотелось представить, что за лагерь «Артек», куда ее послали от школы как лучшую пионерку. А потом пыталась представить ее уже взрослой, как она будет играть перед людьми на сцене, но это никак не удавалось. Потому что это обязательно должен был быть город, какой-то далекий огромный город, и огромный зал, и полно людей, и аплодисменты, и только далеко на сцене ее Маринка кланяется, и так она далеко, что ее даже не видно. Только чувствуется, что она счастлива, иначе не было бы столько аплодисментов...
Где-то залаяла собака, и все мысли оборвались. Волька испугалась, вспомнив, что она одна. Почудилось, что за окном по улице кто-то прошел и шмыгнул в калитку. Волька вскочила и бросилась к окну. А что, если, не дай бог, Степан? У нее оборвалось сердце. Но на улице было тихо, как это уже бывает перед рассветом.
Пришел он через два дня.
— Ну вот, наверно, меня и не ждали уже?
— Куда же это вы так запропастились?
— Ночевали в том селе, что за леском. Далеко мы уже отошли, оттуда нам ближе добираться. Придется переехать.
— Ну что ж, такая ваша работа.
Он ходил по хате: туда — обратно, туда — обратно, будто тревожило его что-то.
— Да, работа не очень веселая. Зиму на месте, а как только сошел снег — в поле. Эх, сколько я своими ногами перемерил земли! И все-таки люблю свое дело.
— Что ж тут любить? — не согласилась Волька, но ей хотелось сказать о другом, о более важном.— Так можно и от семьи отвыкнуть,— сказала она.
— Нет, любить есть что. Солнце, ветер, леса, просторы, вся красота земли с ее рассветами и закатами, росами и дождями — все перед твоими глазами. А сколько хороших людей увидишь! И привыкнешь к ним. Вот и вас мне жаль оставлять, Волька. А семьи, к сожалению, у меня нет.
— На людях вы все так говорите.
— Нет, не на людях. В прошлом году жена ушда от меня. Я все время в разъездах, дома бываю мало, а ей нужна более веселая жизнь. Веселый человек нашелся легко. Ну и бог с ней, она, может, и правильно поступила.
«Значит, и у него не все так гладко, как я думала,— удивилась Волька.— Вот как можно ошибиться».
Сегодня он не сел за стол работать. Сложил все в свою полевую сумку, повесил на гвоздь, чтоб была наготове утром. Вещевой мешок тоже поставил у стены. Волька пошла спать, а он все ходил по кухне, будто напоследок ему нужно было что-то додумать.
Наконец и он выключил свет.
И сегодня была такая же лунная ночь. Волька все видела в боковушке — стулья, стол, вазон с нежными стеблями папоротника, темную полоску сучка на потолочной балке, даже фотокарточку дочери на стене. Только в ее углу было темней — может, потому, что заслонял шкаф.
Волька видела, как он вошел. Должно быть, думая, что она уже спит, он вошел осторожно, стараясь не шуметь. Ощупал постель, откинул одеяло, снял рубашку. Постоял немного и подошел к окну. Отодвинул занавеску, облокотился на подоконник и стал смотреть на улицу. В лунном свете видно было даже, что он плотно прижался лбом к стеклу. Долго смотрел. А потом подошел к топчану, подумал и повернулся. У Вольки похолодело в груди: показалось, что он хочет подойти к ней. Но нет — лег. Волька глубоко вздохнула.
— Не спите еще, Волька?
— Нет.
— И мне спать не хочется.
Волька молчала.
— На улице хоть иголки собирай,— говорил он.— В такую ночь мне хочется куда-то идти — хоть на край света. Идти, идти, а впереди что-то неведомое и пугающее, и все ждешь чего-то. И что-то все хочешь понять.
— А я боюсь такой ночи. Тревоги в ней много. Особенно если одна.
— Да, это верно.
«Неужели он хотел подойти? — думала Волька.— Или мне показалось? А что бы я сделала, если бы он подошел?»
— А мы с вами так и не поговорили ни разу.
— Может, это и к лучшему. Да и нечего мне рассказывать.
— Ну, это неправда. У каждого человека — целая жизнь. Разве не о чем говорить?
— Обо мне вам, думаю, другие рассказывали.
— Да, рассказывали. Он вернется?
— Не дай бог, чтобы вернулся.
Он вздохнул. На луну, должно быть, набежала туча — вдруг темная волна проплыла по боковушке, словно живая: сначала скользнула по полу, а потом поднялась выше, закрыла потолок, стены, окна. Мягкая, густая, даже, казалось, слышно было, как она коснулась лица. И откатилась. Снова стала видна его постель.
«Что бы я делала, если бы он подошел? — снова спросила себя Волька.— Прогнала бы? Нет, ничего не смогла бы я сделать с собой. Пусть бы так и было».
— Нравится мне ваш председатель. Несколько раз приезжал к нам, толковый, видать, человек. Уже думает, как ему перестроить хозяйство, когда тут город станет. «Надо же, говорит, учесть то, что здесь будет много людей. Мне же их кормить придется, говорит».
— Хороший человек. Мы сами довольны, что его выбрали.
За окнами плыла ночь, а они говорили, как говорят перед расставанием, вспоминая то одно, то другое, подчас даже ничем не связанное между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146