— Миколай Красуцкий, кажись? — окликнул он, вглядываясь в пришедшего.— Так проходи сюда, человече.
Он вышел из-под навеса, подождал гостя, поздоровался с ним за руку. Рядом с Красуцким он казался маленьким
в домашней, будничной, какой-то мешковатой одежде. К тому же и годы пригнули Кириллу к земле: со своей свалявшейся бородой и зимней шапкой в погожий весенний день он был похож на раскоряченный, но еще крепкий смолистый пень.
Поздоровавшись, гость и хозяин присели на бревне, пригретом весенним солнцем. Посмотрев на гостя вблизи, Кирилла подумал, что Красуцкий совсем еще молодой, лет за тридцать, но выглядит куда старше из-за усов. Правда, они придают ему некоторую представительность и строгость, особенно потому, что отпущены без фасона, только кончики чуть закручены кверху.
— Так куда ж ты идешь, человече? — спросил он.
— Да можно сказать, что прямо к вам, дядька Кирилла.
— Дело, что ли, есть какое?
— Профессию меняю.
— Вот тебе и на. Это как?
— Хочу начать голландские сыры варить.
— Так какая же у тебя ко мне нужда?
Кирилла бросил взгляд на Красуцкого. Тот смотрел куда- то за гумно, как бы оглядывая местность и что-то прикидывая. Кириллов хутор стоял далеко от проезжей дороги, среди кустарника, ручьев да болот, на небольшом бугре, расчищенном под усадьбу и пашню. Видно, немало положил труда Кирилла, чтоб сровнять пригорки, выкопать канавы, спустить гнилую болотную воду да раскорчевать мшистый кочкарник. «Больших урожаев тут не соберешь,— подумал Красуцкий.— Хуторское хозяйство в таком чертовом пекле нелегко дается». За хутором начинался лес, протянувшийся на много верст, в нем там и сям раскинулись на прогалинах села — Забродье, Нивище, Кореницы. Через этот лес и пролегла стежка, по которой пришел сюда Красуцкий от слуцкого большака.
— Кажется мне, дядька Кирилла, у вас тут подходящее место,— сказал Красуцкий, обводя рукой окрестности, которые только что рассматривал.— Живете вы на отшибе. Хотя землю у вас особенно хвалить нечего, однако в лесу травы сколько хочешь. Во всех местных селах, верно, молока хватает, а возить его в Слуцк далеконько. Вот я и надумал открыть сыроварню. Свозил бы я ежедневно или через день из сел молоко и начал бы деньги делать. Хватит и мне по чужим углам мыкаться.
«Гм»,— подумал Кирилла. Он спросил себя, почему это ему самому не пришла в голову такая мысль. Но тут
же и решил: нет, видно, два хозяйства не вытянуть — либо земля, либо коммерция. А от земли как оторвешься?
— Ну и что, хитрая это штука? — спросил, однако, чтоб рассеять свои сомнения.
— Какая там хитрость,— ответил Красуцкий.— Снять вершки, заквасить, набить в формы, отжать, положить, чтоб доспели,— вот тебе и голландский сыр. Ну, там, конечно, кое-какие рецепты надо знать: сколько порошка, сколько соли, сколько им вылеживаться.
— Думаешь, выгодно? — все еще не вполне успокоившись, спросил его Кирилла.
— А кто ж его знает, надо попробовать. Вам же известно, мне выбирать не из чего. Земли своей нет, по людям ходить надоело. Власть у нас теперь панская, вот я и надумал панским делом заняться,— может, через него и сам паном стану. Капитал какой заведется, наконец...
Теперь уже Кирилла глядел за гумно и мысленно видел за ним свои поля. Мда, капитал... Каждому бы этого капитала хотелось, чтоб ему пусто. Вот и он собирался разбогатеть, переселяясь сюда, на хутор. Отдал свои четыре десятины в селе, поменяв на отруб. Думал, что с его трудолюбивыми руками и несокрушимым здоровьем найдет здесь золотое дно. Да вот уже пятнадцать лет, как натирает горб, а надежды так и остались надеждами. Того ли он ожидал? Хотелось же стать человеком. Думалось, пройдет время, прилупит он еще десятин десять, хотя бы вот здесь, эту поляночку, что граничит с его хуторком, у пана Мельникова, заведет жнейку, молотилку, как водится у добрых людей, а в Слуцк поедет на жеребце в расписной бричке, как у Ястремского, и люди еще издалека будут уважительно здороваться с ним: «Здравствуйте, Кирилла, как живется- можется?» — «Да спасибо, божьей милостью не хуже других...» Вот как думалось, бывало. Капитал... А Красуцкий вон другим способом эти капиталы выколотить хочет.
— А я уже и сарайчик ваш присмотрел, — говорил меж тем Красуцкий.— Стоит у самых ворот, можно сказать, на отлете. Коли б вы пустили меня туда на лето, дядька Кирилла, привез бы я свои причиндалы да и начал бы крутить. Беспокойства большого вам не доставлю, хозяйства у меня только и всего что бидоны да ведерки какие-нибудь. Ну, лошадь постоит иной раз запряженная, так я все потом приберу... Рассчитаемся деньгами или иначе как...
Равновесие давно уже вернулось к Кирилле, и он сказал:
— Да что ж, до осени он у меня пустует,— и даже сам как-то по-новому посмотрел на свой сарайчик,— Бери, бог в помочь.
Знай Кирилла, почему Красуцкий устраивает у него сыроварню, может, еще и не согласился бы отдать под нее свой сарайчик.
Кирилле известно было,- что родом Красуцкий из расположенного недалеко от Слуцка села Огородники, что небольшого своего хозяйства в три десятины с братом делить не стал, оставил ему все, а сам отправился на заработки в люди. Он служил в царской армии, попал в плен к немцам, но бежал и боролся против них в те первые несколько месяцев, когда установилась здесь советская власть, был ранен. Потом, при белополяках, он работал в Слуцке мостильщиком, кузнецом у Лейбы, колесником у Карповича, жестянщиком в Школище, пильщиком на лесопилке у Гуцайта. Кирилла давно приметил Красуцкого, бывая по хозяйственным своим надобностям у всех этих людей,— то чтоб наварить сошник у плуга, то перетянуть колеса, то распилить бревно на доски или сделать новую телегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146