Хотя она никогда себе в этом не признавалась, но Николай жил в ее душе. Должно быть, у каждого человека есть в жизни такие минуты, которые чем-то очень дороги. Может быть, это юность, может быть, первые впечатления и чувства, чистоты которых ничто не может ни заслонить, ни запятнать. Образ Николая ничем не угрожал Андрею, этого она не боялась. Андрей был чем-то очень своим, кровным и дорогим, без чего она даже не могла себя мыслить. А Николай — совсем другое, необходимое, как добрая сказка или мечта. Все, что было хорошего в Лене, шло как бы от тех воспоминаний, от той встречи. И теперь, когда Лена узнала, что он жив, это воскресло с новой силой. Хотелось в чем-то как бы оправдаться перед ним.
Как-то под вечер она ждала Андрея с работы и подошла к окну. И вдруг перед глазами пронеслась вся их жизнь. Бинты и запекшаяся кровь, пронизанная щетинками бороды, письма, которые читала ему, и то, от Тани. И как он порвал то письмо. Парк, темная лавка, на которой они сидели, собираясь распрощаться, и далекий тревожный гудок паровоза. Гудки всегда пророчат дорогу и несут расставание. А мог бы уехать и теперь был бы совсем ей чужой. Лена даже испугалась — как часто в жизни все зависит от какой-нибудь минуты: ведь она могла тогда просто подать руку — и все.
За окнами спокойным и далеким блеском светились огни города, ровным пунктиром размечая улицы. Чуть левее в парке они разбросаны там и тут .и просвечивают сквозь
листву, как пламя. Если долго смотреть на эти огни, они сливаются и, кажется, глухо гудят и плещут, как на ветру... И вот уже не эти огни видит Лена перед собой — другие, когда раскладывали они костры в пургу, чтоб обогреть закоченевшие руки. Вот тайга и дорога в ней, по которой идут и идут тяжело груженные машины. Та тесная лаборатория и широкие теплые руки на ее плечах.
«Николай,— шепчет Лена, глядя на огни и чувствуя и сейчас эти руки,— не знаю, как назвать тебя — дорогой, или хороший, или милый. Или... чужой. Сколько лет неизвестно было, где ты и что с тобой. Что ж, может, так надо, но мне хотелось бы, чтобы ты знал — я ни в чем не виновата перед тобой. И чтоб не вспоминал обо мне дурно.
Может быть, ты думаешь, что я о чем-нибудь прошу тебя? Нет, ни о чем я не прошу тебя, Николай, не имею права — я счастлива. Это правда — и потому мне еще более неловко перед тобой. Мне только хочется сказать тебе великое спасибо. За то, что разбудил во мне самые светлые чувства, научил верить, любить и уважать людей, знать цену жизни, служить ее светлым идеалам.
Все, что во мне есть хорошего,— это от тебя, Николай, потому что, на тебя глядя, я этому училась. То было такое время, что я могла бы не устоять и меня легко можно было сделать чем угодно. А ты сделал душу мою чистой и правдивой. Не бойся, я не себе хвалу воздаю, а тебе».
Пришел Андрей, начал рассказывать, почему запоздал. У них было совещание — завод получил очень важный заказ, надо было обдумать, как лучше его выполнить. Но Лена слушала рассеянно, на лице лежала тень озабоченности.
— Что с тобой, Лена?— спросил он.
— Я хочу тебе что-то сказать. Ты не будешь сердиться, если я напишу Николаю?
У Андрея, как от удара, сжались брови.
— Ну что ж, напиши.
Лена посмотрела на Андрея и расплакалась.
— Ты не любишь меня, Андрей,— сказала она.— Почему ты не скажешь, чтоб я этого не делала? Почему не запретишь?
— Я верю тебе, Лена.
— А мне этого мало! Я хочу, чтоб ты был со мной строг. Я никогда не чувствую над собой твоей воли, как будто тебе безразлично, что я делаю, как живу. Почему ты мне никогда не прикажешь, не заставишь силой? Пускай бы я бунтовала, пускай бы противилась, но мне было бы легче, потому что я
чувствовала бы твою руку, могла на нее опереться. Неужто ты думаешь, что я сильнее и тверже тебя?
— Ты хочешь, чтоб я был похож на кого-то другого? — спросил Андрей.
Лена долго вслушивалась в эти слова, испуганная каким- то отзвуком заключенной в них правды. Наконец сказала, как бы опомнившись:
— Нет, Андрей, не нужно этого. Будь самим собой, таким, какой ты есть. Это я нехорошая, не сердись на меня. Не стану я писать, да и не нужно это.
Впечатлений от совещаний было много. Перед химической наукой ставились задачи, о которых никто раньше и не помышлял. Она должна обеспечить народное хозяйство синтетическими материалами, самыми дешевыми и самыми прочными, каких нет в природе. Ученые должны открыть законы и методы, по которым полимеры меняли бы свои структуры и обладали каждый раз необходимыми качествами. Чтоб из них можно было вырабатывать материалы тверже алмазов, чтобы автомобильные шины служили вечно, чтоб из пластмасс делали станки и дома, часы и ракеты. На этом совещании Лена видела больших ученых, слышала их выступления. Но всего сильнее волновала, пожалуй, сама обстановка: совещание проходило в Кремле, в том зале, с которым связана вся история страны.
Сегодня Лена уезжала домой. Билет был на руках, но до поезда оставалось еще много времени, и надо было с толком использовать его. Она рассчитывала побывать в Третьяковке — ни разу она не разрешила себе пропустить ее — и успеть побегать по магазинам, купить себе что-нибудь новенькое на платье, и, главное, поискать подарок Андрею. Она всегда привозила ему что-нибудь из поездки. А тем более сейчас, когда на душе было так хорошо, хотелось и ему доставить какую-нибудь радость.
Уложив вещи, чтоб они были наготове, она побежала в буфет, который находился тут же, на двенадцатом этаже ее гостиницы. Заказала легкий завтрак и села за круглый столик у окна. Утро было чудесное — красными и серыми крышами, уступами стен, древними башнями и невысокими шпилями в далекую дымку уходил пейзаж Москвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146