Потом повернулась и сказала:
— Хотя вы и офицер, а стрелять не умеете. Мне бы ваш револьвер — я бы не промахнулась.
Каждый день их водили в камеру пыток. Аккуратно приходил палач с жутким оскалом на закостенелом лице. Он пытал с этой же улыбкой — может быть, чтоб выглядеть героем. У него были помощники, даже потемневшие от своей нечеловеческой работы. Били шомполами по пяткам, по спине, били обтянутыми резиной пружинами; загоняли иголки под ногти, прокалывали пальцы; ставили под ледяную воду, чтобы капли методическими ударами, как гвозди, впивались в голову; растопленным сургучом обливали тело; зажимали дверью и ломали руки; пропускали электрический ток. Люди корчились, чернели, кусали себе губы и — молчали.
На суд приехал мастер кровавых дел полковник Шемет. Только что в Слуцке он расстрелял четырнадцать повстанцев. На столе перед ним распятие. Рядом — начальник дефензивы
Красуцкий и грузный, седой, увешанный орденами генерал Шептицкий. Тут же поверенные господа бога — поп и прославившийся позже садист и шпион ксендз Усас.
Суд шел три дня, с третьего по пятое мая. Но и во время суда не прекращались допросы и пытки в дефензиве.
В последний вечер вызвали Веру Погирейчик. Она не узнала камеру пыток: за столом, уставленным вином и закусками, веселились девицы и офицеры. Когда она вошла, пьяный гомон утих.
— Панна Вера,— радушно поднялся навстречу офицер,— вы счастливая: завтра вас выпускают на волю. Давайте вместе пить и веселиться.
— Я никогда не водила дружбы с панами.
— Оставьте, панна Вера. Вы такая милая.
— Не прикасайтесь! — крикнула она, когда кто-то захотел ее обнять.
Вмиг со стола все было прибрано, и комната приобрела знакомый вид камеры пыток. Веру раздели, поставили на стол. Ее кололи вилками, о тело тушили папиросы, поджигали спичками под пьяный хохот и визг девиц...
Приговор был объявлен седьмого мая. Восемь человек — Василевский Вячеслав, Кепа Андрей, Погирейчик Василь, Путырский Лявон, Процкий Мелентий, Плащинский Сергей, Шумский Владимир, Плащинский Семен — за «подготовку к вооруженным выступлениям против вооруженных сил государства» приговорены к расстрелу. Шесть человек, в том числе и Вера Погирейчик,— «к строгому тюремному заключению на десять лет каждый», как записано было в приговоре. Когда объявляли приговор, Веры среди подсудимых не было: после допроса с пьяными девицами она навеки осталась искалеченной.
И вот их ведут на расстрел в Комаровку, в лес пана Ваньковича. Закованных в кандалы. Окруженных солдатами в серо-зеленых мундирах, с карабинами на изготовку. Короткие тесаки тускло отливают начищенной сталью. И следом за этой процессией растет и все приближается толпа людей. Их отгоняют, оттесняют от осужденных, наезжая лошадьми, размахивая шашками. На миг толпа отступает к тротуарам, забегает вперед и снова окружает тесной стеной. Вдруг взлетает над головами и падает к ногам осужденных букёт цветов. Зазвучала песня. Она зародилась среди осужденных, совсем тихо, и вот к ней присоединяется толпа, и уже ничего
не могут сделать крики и шашки офицеров, песня растет, ширится, несется над улицей, над городом, как гимн мужеству и бессмертию.
В толпе шел и старик Погирейчик, незадолго до того выпущенный из тюрьмы. Когда началась песня, он не выдержал, прорвался сквозь цепь конвоя и бросился к сыну. Песня не умолкла, только примешался к ней звон кандалов, когда отец схватил скованные руки Василя. Солдат хотел оттащить старика, но офицер не велел.
— Пускай идет с нами старый пес и посмотрит, как будет кончаться его сын.
Во время расстрела его поставили в семи шагах от смертников. Он видел загодя выкопанную яму, свежий, еще сырой песок, выброшенный из нее на траву. На этом песке и поставили восемь человек. Солдат — уж не тот ли самый, с веселым оскалом зубов, знакомый по камере пыток,— накинул мешок на голову Сергею Плащинскому. Подбежали другие солдаты. И вот скрылась кудрявая голова Андрея Кепы. Не успев выкрикнуть «Да здравствует!..», задохнулся голос Владимира Шумского. Рванулся, чтоб последний раз глянуть на свет, Вячеслав Василевский. Накинули мешок на светлое, совсем мальчишеское лицо Пустырского. Процкий ждет своей очереди с гордо поднятой головой. Хочет смело смотреть смерти в глаза и не дает накинуть мешок Семен Плащинский. Спокойно, как обычно, уходя на задание, кивнул головой старому Погирейчику, прощаясь, сын Васи ль.
Глухая, как во сне, команда, и отец видит вытянутые карабины, с тусклым блеском тесаков на них. Короткая вспышка. Выстрелов он не слышит, а только видит, как подгибаются ноги у тех, что стоят на песке. Упав, некоторые пытаются подняться, и тогда снова видны короткие огоньки. Сын... Даже после второго выстрела он пытается встать, тогда офицер выпускает в него подряд несколько пуль.
Даже тут офицер не может обойтись без своих шляхетских шуток.
— Пся крев!— кричит он старому Погирейчику.— Ты заколдовал своего бандита: только шестая пуля уложила его.
Как только пришла в Минск Красная Армия, эту могилу раскопали, чтобы похоронить партизан как героев революции. Когда поднимали труп Андрея Кепы, он кололся — в нем остались иголки. В сжатых кулаках Василевского были обрывки»материи: его закопали живым, и, задыхаясь, он рвал на груди рубаху...
ФАКИР ИАМА
В редакцию газеты ««Штаратура мастацтва» зашел пожилой человек и спросил, нельзя ли ему повидать Скрыгана. Я поднялся ему навстречу, приглашая пройти, но человек смущенно сказал, что хотел бы поговорить со мной наедине.
Редакция помещалась на втором этаже Дома писателя, в комнатах тесных, неприветливых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146