— Что с тобой?— наконец выпустил он газету.
Наталья выхватила из рукава платочек, вытерла слезы и,
всхлипывая, снова припала к письму. Она читала, не переставая плакать; слезы текли по щекам, падали на письмо.
Платочек сразу стал мокрым, он не высушивал слез, а только размазывал их по лицу. «Боже мой!» — вскрикивала Наталья и продолжала читать.
— Что с тобой, Наталья?
Но Наталья не слышала, о чем у нее спрашивает Казимир. Она не видела даже письма. Каким-то новым, неизвестным ей чувством она словно угадывала все, что в нем написано. «Он не вернулся к первой жене — женился снова. Я не знаю, хорошая она или плохая, может, она самая лучшая, но ты понимаешь, как ребенку тяжело сознавать, что у него нет родной матери. Хуже всего, что Людочка не знает, как думать о тебе: кто ты ей, как покинула ее... Он ее очень любит, может сам сознавая свою вину перед нею... Ей пятнадцать лет, она не знает материнской ласки. Ей сказали, что матери у нее нет, но своим чистым детским сердцем она не верит этому и надеется, что еще найдет тебя. Я сказала ей, что у нее была самая лучшая мать на свете. Я стараюсь сделать так, чтоб она никогда ничем не могла тебя упрекнуть...»
Рыдания душили Наталью. Она упала лицом на колени, зажав в руках мокрое, скомканное письмо, и плечи ее дрожали так, что Казимиру стало страшно.
— Наталья, Натальюшка, что такое, скажи! Что с тобою, скажи, Наталья! — сжимая плечи руками, силился успокоить ее Казимир.— Наталья, родная, что такое?
В страшном горе и отчаянии Наталья повторяла только одно — «боже мой», еще больше пугая Казимира. Он не знал, что делать, что подумать, чем помочь, чувствуя только одно: произошло какое-то непоправимое несчастье.
Наконец Наталья подняла лицо, и Казимир не узнал его. Так выглядят только после страшных страданий.
— Казимир,— произнесла Наталья сквозь душившие ее рыдания,— я ничего не говорила тебе, хотела, чтоб ты был спокоен: у меня есть дочь.
— Как так?— удивленно спросил Казимир.
— Я хотела, чтобы тебе было хорошо, чтоб ты ничем не мог попрекнуть меня,— продолжала Наталья.— Я даже не знала, жива ли она.
— Что ты говоришь?— еще больше удивился Казимир. Он встал, не успев еще разобраться в происшедшем и не веря своим ушам: правда ли это?
Он представил себе маленького брошенного ребенка, и в этом было что-то злое, греховное. Но тут же он понял, что это связано с Натальей, и ему стало неприятно и больно.
Не успело определиться это ощущение, как возникло новое. Почему Наталья поступила так, почему до этого ничего не сказала? Не верила? Боялась? Кто же он ей? Может ли быть любовь, если нет доверия? Как это нехорошо, обидно. Незаслуженно его обидел близкий, родной человек. Перед ним была не та Наталья, которую он все время знал. Кто же она такая? Была не одна Наталья, а были две. Вторую он увидел только теперь, впервые. Которая Наталья была с ним? Которую Наталью он знал? Что — она теперь стала лучшей или худшей? Он ходил по комнате, чувствуя, что произошло что-то очень важное в его жизни. Еще не все ясно. Ему надо понять что-то очень большое. Наталья совершила плохой, постыдный поступок. Но перед кем? Перед ним, перед тем неизвестным маленьким ребенком? Или перед всеми?
— Ты... как ты могла, Наталья? — остановился он перед нею.— Какая же ты нехорошая. Какая ты... что ты натворила.
— Не говори ничего, Казимир! — зло и решительно блеснули ее глаза.— Не трогай! Я знаю, что я негодница, и за свой грех буду отвечать сама. Я уйду и никогда больше не напомню о себе.
То большое, что надо было понять Казимиру, он сейчас понял. Перед ним была новая Наталья. Нет, не новая, но такая, какую он еще не знал. Она была еще лучше, еще дороже для него. Он даже удивился сам, что не замечал раньше, какая она у него хорошая.
— Я ничего от тебя не требую, Казимир,— произнесла она, словно разговаривая сама с собой.— Я ничего не говорила тебе, потому что ничего в своей жизни не могла поправить. Знай только одно: за всю нашу с тобой жизнь я ни одной минуты не чувствовала себя спокойной. Ты даже не знаешь, сколько втайне от тебя я выплакала слез. Думаешь, я была счастливой? Я крала это счастье у тебя, у себя, у всех людей, не имея права быть счастливой. Ты можешь ненавидеть меня, можешь плюнуть мне в лицо, от этого мне будет только легче.
— Ах, какая же ты нехорошая, Наталья,— повторил Казимир.
Наталья гневно сверкнула глазами: нет, над тем, что для нее свято, она надругаться не даст! Она хотела что-то сказать, что-то последнее, может дерзкое и обидное, но Казимир перебил ее:
— Я не собираюсь тебя ругать. Сейчас же собирайся и поезжай за дочкой! — проговорил он вдруг строго.— Слышишь? Надо ехать за ней немедленно!
Наталья удивленно взглянула на Казимира. Правда ли это? Но Казимир подошел, взял ее голову в свои руки, прижал к себе.
— Как же ты могла молчать и страдать? Она же давно могла быть вместе с нами. Это же будет такое...— Казимир задумался, подыскивая нужное слово.— Это же будет такое счастье для ребенка, только подумать. Найти родную мать, а? Какая же ты глупенькая, Наталья!
Опять задрожали Натальины плечи, но теперь от ощущения большого, настоящего человеческого счастья.
Казимир проводил Наталью на вокзал. Наталья была свежая, румяная, глаза ее горели тем огнем, который всегда бывает, когда человек охвачен тревожным возбуждением.
— Я даже не знаю, как она выглядит, Казимир,— говорила Наталья.— Я, возможно, не узнаю ее. Оставила трехлетним ребенком, а встречу пятнадцатилетней девушкой. Как мы встретимся? Что я ей скажу? Как она на меня посмотрит? Я очень волнуюсь, Казимир.
— Ну, это ты напрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146