Ему были по душе спокойный нрав Красуцкого, его рассудительность и какая-то добрососедская покладистость. Все знали, что у этого человека золотые руки, и Кириллу удивляло только: как же это с таким характером и такими руками не ужиться на одном месте?
— Ты что, сам, Миколай, меняешь одного хозяина на другого или прогоняют тебя? — спросил он однажды у Красуцкого.— Такие золотые руки — и нигде не удержишься.
— Вот в том-то и беда, что из этих золотых рук каждый хочет выжать побольше золота. А мне оно и самому нужно, дядька Кирилла,— ответил Красуцкий.
Кирилла как хотел, так и мог понимать. Но про себя подумал: «Умен, леший его возьми,— ничего не хочет на люди выносить».
Этот ответ припомнился ему и сейчас, когда Красуцкий заговорил о капиталах. «Ну что ж, пора уже человеку к какому-нибудь берегу прибиться. Не век же ему по чужим людям мытариться».
А между тем Красуцкий заявился к Кирилле потому, что жить в Слуцке ему стало невозможно. Белополяки, сменив немцев, явились в Беларусь как колонизаторы.
Пошло угнетение, грабежи, издевательства. Паны мстили за разоренные во время революции имения. Народ начал борьбу, уходя в партизаны, организуя подпольные группы в городах, местечках и селах.
При разгроме одной из таких подпольных групп Красуцкому удалось только случайно уцелеть. Теперь приходилось прятаться, так как провокаторы знали его в лицо. Но нельзя было прекращать и борьбы. В подполье оставалось еще немало народу как из местного населения, так и среди солдат Войска Польского. И вот Красуцкий выбрал себе новую профессию, которая давала возможность отлично, в духе времени, замаскироваться и поддерживать связь с городом под видом коммерческой деятельности.
На следующий же день после разговора привез Красуцкий на двух повозках все свое хозяйство: центрифугу, как называли тогда сепаратор, бидоны, ведерки и полный воз точеных деревянных форм, похожих на цветочные горшки, даже с такими же дырочками в дне. С ним приехал помощник, совсем еще молодой парень Петрок, белокурый, с весело поднятыми бровями. Так и казалось, что он сейчас затянет песню, да такую, что все вокруг в пляс пойдут. Он живо распряг лошадей, вывел за ворота в лесок и спутал их, еще живей снял с повозок поклажу и мгновенно навел в ней порядок: что сразу занес в сарайчик, что сложил у стены, что развесил на кольях забора. Тут же нашел где- то топор и начал мастерить, отлично разбираясь, как поставить эту центрифугу, укрепить бачок, как собрать круги, куда привинтить ручку. Посреди сарайчика был лаз в подполье. Как раз на этом месте он поставил широкую кадку, приладив ее так, что от лаза не осталось и следа. Не успел Красуцкий, присевший к Кирилле на завалинку, докурить свою самокрутку, как он уже вышел и объявил:
— Готово, дядька Миколай, можно начинать... Давайте ваше молоко, дядька Кирилла, сразу и сыра отведаете.
— Ишь какой он у тебя шустрый,— кивнул головой Кирилла.— Молодчина, где ты отыскал такого?
— Компаньоном будет,— ответил Красуцкий.— А по работе — помощником. Он со своей лошадью в долю вошел.
Красуцкий сегодня был уже одет по-будничному, так, как видел его Кирилла не раз: в поношенном пиджаке, заплатанных на коленях брюках, и оттого выглядел как-то проще и не таким высоким. Даже усы словно бы обвисли.
— Начнем завтра, Петрок,— сказал он.— А сегодня отгони одну повозку назад, и утром чтоб был здесь.
Из хаты вышла девчина, вся кругленькая, подвижная: она тоже подошла, не столько на сыроварню поглядеть, как на Петрока, которого успела уже приметить из окна. Петрок вскинул светлые брови, блеснул веселыми глазами и крикнул, будто давно был ее лучшим другом:
— Подходи, подходи смелей, сестрица, тут помощники нужны, пока никакой работы нет.
— Тата, идите кушать, мама велела,— постаралась не заметить Петрока девушка и ушла, унося, однако, с собой лукавый блеск его глаз. Ох, обормот, и слово же какое нашел — «сестрица»! — самое ласковое и опасное из всех ласковых слов.
Сыроварня и верно назавтра заработала. С утра Красуцкий вместе с Петроком поехали по селам. На первый раз не очень много набралось охотников сдавать молоко. Но Петрок кого угодно мог убедить, что это выгодно: за молоко они хорошо платят, сами его забирают — без всяких хлопот, если кто хочет, может брать назад сыворотку. Чего там собирать по кувшинчику, чтоб отвезти в конце концов в Слуцк какой-нибудь фунтик масла, когда можно получить сразу живые деньги. В первый же день загудела в сарайчике центрифуга. А на следующий день не только Петрок вернулся с полным возом бидонов, но кое-кто и сам привез, желая собственными глазами убедиться, что у Кириллы Якубовского и правда открылся завод.
Под вечер и Кирилла зашел в сарайчик поглядеть на эту механику. Он осмотрел устройство, попробовал повертеть ручку, удивился тому, как белой резиной течет из горловин молоко. Даже попробовал на вкус.
— Пакость,— сказал он,— как есть пакость, только перевод добра. Да чтоб я стал такую дрянь есть, поглядев, какую пачкотню вы тут разводите?
— Ну, потому что вы еще не пан, дядька Кирилла,— весело откликнулся Петрок.— А были бы паном, да еще вельможным, так одни бы сыры и ели.
Кирилла присел на пороге. То ли от этих слов, то ли от чего другого задумался.
— Вы скажите, ребята,— наконец заговорил он,— скажите вы мне, ребята, панская власть и вправду у нас останется? И надолго она?
— Кто ж его знает, дядька Кирилла,— ответил Красуцкий.— Может, надолго, а может, и ненадолго.
Петрок посмотрел на Красуцкого и понял, что тот не
хочет говорить об этом с Кириллой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146