..
С другой стороны, не было сомнений, что он все знал, все понимал, все запоми
нал с самого того момента, когда его уложила эта пуля, Ц все: как мчались н
а «скорой», как вражеские скальпели вскрыли и закрыли его котелок, непре
рывное паломничество семьи к его изголовью (они редко приходили все вмес
те, они распределили часы посещений так, чтобы он не оставался один и в то
же время не задыхался от наплыва жаждущих его навестить, они всегда обра
щались к нему, как к живому, с подачи Терезы, причем она единственная не ск
азала ему ни слова)... Как он мог узнавать своих: Жереми, выбивающего 20 из 20, ес
ли дело касалось химии (осторожно, все вокруг подвергаются опасности, ко
гда этот ребенок начинает химичить), Клару, сообщающую ему об успехах сво
его карманного Кларанса: «Он шевелится, Бен, он толкается ножкой» (то ли ещ
е будет...), Малыша, взахлеб рассказывающего о необъятной любви Превосходн
ого Джулиуса, Луссу с его уроками китайского, с его страхами за Королеву З
або, Луссу с его ночными, как полагал Малоссен, чтениями: «Смотри, что выбр
осили на этой неделе на книжные прилавки, дурачок. Во всяком случае, лучше
, чем этот Ж. Л. В., правда?» Значит, он был еще жив, если Лусса отпускал шуточки
на его счет? Или это и называется умереть Ц купаться в безграничной любв
и своих родных, без малейших обязательств со своей стороны, без необходи
мости отвечать, не чувствуя при этом земного притяжения, непрерывно насл
аждаться компанией тех, кого любишь. Если так, то да здравствует смерть!.. Н
о нет... все это слишком хорошо... в конце концов, они Ц те, кого он любит, выхо
дят из палаты, все, даже Лусса, пришедший последним, и мысль Малоссена уже
не следует за ними, ее путешествие по земле никем не оплачено, и она остает
ся там, прикованная к телу Малоссена, в четырех стенах больницы.
Тогда возвращается страх перед коварным Бертольдом. А вместе с ним еще о
дно доказательство того, что он и в самом деле жив, раз он боится смерти. Мо
жет быть, этот страх и являлся единственной причиной его энцефалографич
еской немоты. Его скованный ужасом мозг не подавал признаков жизни. Тяну
л покорно прямую линию под режущим взглядом Бертольда. Конечно, он не дол
жен был молчать: нужно было брыкаться, выражать свою панику восклицатель
ными знаками, наводнить экран взлетами и падениями. Но видели ли вы когда-
нибудь приговоренного, протестующего под дулами винтовок? Расстрелива
ют всегда мешок с картошкой, оцепеневший перед залпом, не намного живее, ч
ем после решающего выстрела. Эта покорность претендента в трупы Ц заклю
чительное проявление уважения к власти, последние расшаркивания с Комп
етентностью: «Раз меня приговорили...» Вероятно, то же самое твердил и он: «
Паралич мозга? Ну, раз они так говорят...»
Но что же тогда сопротивлялось внутри него, мертвого, с научной точки зре
ния на сто процентов?.. Что ожидало прихода Бертольда? Откуда эта бдительн
ость, если мозг и правда был вне игры? В его организме произошел раскол, и э
то был факт, который скрывать уже было невозможно. Против мозга, который, н
е сопротивляясь, превратился в стороннего наблюдателя ( он уме
р, нам будет его не хватать, он был прекрасным челове
ком), решительно восставало первое лицо: «Я здесь, живехонек! Мне
плевать на тебя, предатель несчастный, на тебя, на два твоих дурацких
полушария и на девять миллиардов твоих серых клеточек! Я не позволю Берт
ольду убрать меня, выдернув тебя из розетки! Я тоже существую! И, что гораз
до важнее, я этого хочу!»
Как будто кто-то с высокой трибуны взывал к бесчисленному народу своих к
леток, оставшихся в живых. Эта акция протеста принимала угрожающие разме
ры. И он, который всю свою жизнь избегал всяких митингов и акций протеста,
вдруг ощутил себя средоточием мобилизованных сил, местом сбора, где все,
что выражалось от первого лица, говорило от имени своей клеточной бесчис
ленности. Он чувствовал, как напряжены все его клеточки, все до единой, до
самых отдаленных уголков его тела. Это было как раз то предгрозовое сост
ояние сознания, раздробленного на бесконечное множество частей, в котор
ом гремят исторические слова, магические заклинания, меняющие весь миро
вой порядок, фразы, изменяющие человека, слова, остающиеся на века. Он чувс
твовал, как истина зреет в нем. Как она растет. Как вот-вот распустится. Все
его клеточки, напряженные до предела, сплотились в один собор тишины, в ко
тором должна была родиться истина, чтобы жить в веках... и вечность Ц это е
ще самое малое!
Она пришла наконец!
Она прорвалась призывным лозунгом: КАЖДАЯ КЛЕТКА ЖИВЕТ САМА ПО СЕБЕ! НЕТ
Ц ПАРАЛИЗОВАННОМУ ЦЕНТРУ!
«НЕТ Ц ПАРАЛИЗОВАННОМУ ЦЕНТРУ!» Ц в один голос подхватили тысячи клето
к.
«НЕТ Ц ПАРАЛИЗОВАННОМУ ЦЕНТРУ!» Ц вопило его безжизненное тело.
«НЕТ Ц ПАРАЛИЗОВАННОМУ ЦЕНТРУ!» Ц молча кричало то, что осталось от Бен
жамена Малоссена, в мигающем лампочками приборов полумраке палаты.


***

Зеленая прямая энцефалограммы все так же тянулась через тусклый экран, н
е выдав ни малейшим подрагиванием свершившуюся революцию. И когда углов
атый Бертольд протиснулся в дверь палаты, то даже не взглянул на то, что ле
жало теперь под дыхательным аппаратом.
Ц Давайте, Ц сказал он сопровождавшей его медсестре, Ц и так уже уйму в
ремени с ним потеряли.

31

Ни Клара, ни Тереза, ни Жереми так и не поняли, что же разбудило их той ночью,
Ц вопли Малыша или долгое, низкое, с надрывом завывание Джулиуса. Старый
Тянь первым делом бросился к Верден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94