Ц Хотел меня подловить, негодник, переплет-то позже сделали... Кожа на два
дцать лет моложе. Что ж, Лусса, неплохо придумано, только ты, похоже, забыл, с
кем дело имеешь.
И тут же выдавала и название фабрики, где сделали бумагу, и имя единственн
ого печатника, который использовал этот набор составляющих, и название к
ниги, и имя автора, и год издания.
Иногда Лусса проверял, что скажут пальцы Изабель. Он снимал с нее рукавиц
ы. Затыкал ей ноздри ватой и наблюдал, как руки Изабель прикасаются к лист
ам:
Ц Бумага рыхлая, не дышит, поры забиты, точно пожелтеет, можешь мне повер
ить; через восемьдесят лет внуки детей, на которых нам с тобой не повезло,
возьмут в руки книжку со страницами, желтыми, как айва, желтуха над ними уж
е работает.
Вместе с тем она не была против стареющей бумаги, из древесного волокна, н
апример. Она, конечно, разбиралась в подобного рода вещах, но снобом ее ник
ак не назовешь. Ее трогало то, что книги тоже смертны. Она старела вместе с
ними. Она никогда не пускала под нож, никогда не выбрасывала ни одного экз
емпляра. Тому, что раз появилось на этот свет, она давала спокойно умереть.



***

Лусса сгорал от нетерпения доказать свою правоту у постели Малоссена.
Ц Как, по-твоему, такая женщина, которой жалко даже избавиться от несчас
тной брошюрки, могла послать тебя на смерть, а? Вот ты ей это и объясни, твое
й Жюли.
Но Жюли нужно было объяснить и еще кое-что, и объяснять пришлось бы доволь
но долго, чтобы она смогла понять Изабель. Нужно было вернуться к той ночи
, когда Лусса повстречался с ней. Нужно было вновь оказаться в той депресс
ии тридцатых, когда вся Европа подыхала с голоду, и в то же время короли ше
лка и книжные маньяки, шейхи высокой моды и принцы-библиофилы предавали
сь каждый своей страсти как ни в чем не бывало, с обоих концов социальной л
естницы, нижние ступени которой спускались в мрачную ночь мусорных бачк
ов.
Впрочем, мусорные бачки редко бывали полными в ту голодную пору. Выбрасы
вали мало, подбирали почти все, что выбрасывали, стояли насмерть за свою д
обычу. Все войны вырастают из одной аксиомы: мусорные бачки не терпя
т пустоты. В Левалуа мусорные ведра берут приступом Ц и вот Европа в
огне. А еще хотят, чтобы войны были чистыми...
Первые армии Второй мировой состояли из батальонов старьевщиков, хлюпа
ющих по грязи, с застывшим взглядом и крючьями, зажатыми в кулаке. («Можешь
себе представить, какие шрамы оставляли эти крючья, дурачок...») Обитатели
сточных канав небольшими отрядами вырастали из мостовых, и на заре пере
довые звенья старьевщиков с проломленными черепами оказывались засуну
тыми в пустые мусорные бачки. И эти стычки Ц детские игрушки по сравнени
ю с настоящими битвами, которые разворачивались на свалках Сен-Дени, Бис
етра или Обервилье. Настоящая репетиция Сталинграда Ц как иначе назват
ь эти бои на одном месте, когда груды человеческого гнилья стоят, вцепивш
ись мертвой хваткой друг в друга, борясь за каждый дюйм сточной канавы, ям
ы с отходами, за место у входа на перерабатывающий завод, за последние мет
ры рельсов, по которым катятся тележки с мусором?
В этой довоенной войне были свои армии, своя стратегия, свои генералы, сво
я разведка, свое интендантство, своя руководящая идея. И свои одиночки.
Лысый был из таких.
Лысый был поляком, которого вытолкали вон из-за волнений в шахте. Лысый, о
тец Изабель. Безработный поляк, решивший никогда больше не спускаться об
ратно. В той бездне работы Лысый оставил свою густую шевелюру, может быть
самую красивую во всей Польше, и ходил теперь с совершенно голым черепом.
Он носил только светлое из-за появившейся за годы работы неприязни к чер
ному цвету. Он один знал про себя, что вышел из чумазых угольщиков. Остальн
ые принимали его за разорившегося польского князька из тех аристократо
в, что пришли к нам с Востока, чтобы отобрать хлеб у наших таксистов. Но Лыс
ый не хотел быть таксистом... Такси Ц это та же шахта, только по горизонтал
и. Нет, Лысый жил содержимым чужих бумажников. Он не просил, он брал. Оглуша
л, обирал, тратил и снова отправлялся на охоту. Он знал, что так не может про
должаться вечно. Он чистил карманы в ожидании, что ему подвернется идея п
олучше. Он верил в свою «идею» так же слепо, как заядлый игрок в свое счаст
ливое число. В конце концов, почему бы нет, ведь даже его жена нашла себе за
нятие. Лысый и его жена, что называется, не сошлись характерами. Она задела
лась «абортмахершей», то есть помогала душам скорее добраться до места н
азначения, это и была ее «идея». И так как Лысый считал себя католиком, им п
ришлось развестись. Он оставил ей трех мальчиков, а себе забрал дочку. Иза
бель огорчала своего отца. Она так мало ела, как будто отказывалась от жиз
ни: в день три раза по ничего. Нужно было тратиться, испробовать все, самые
изысканные блюда. Лысый выбрасывал икру в помойное ведро и уходил на нов
ый промысел. Он думал еще, что Изабель мало ест потому, что много читает. Ка
ждый раз, как он выходил за новым кошельком, он обещал себе положить этому
конец. Но по дороге обратно сдавался: приходил в очередной раз с любимыми
журналами малышки. Он обожал смотреть, как огромная голова Изабель, стол
ь похожая на его собственную, склоняется над «Модой и работой», «Шикарно
й женщиной», «Формой и цветами», «Силуэтами», «Вог»... Может, Изабель стане
т кутюрье, новой Клод Сен-Сир или Жанной Бланшо? В любом случае, для этого т
оже надо было есть. Даже эти худющие модели что-то едят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94