Ц Ты станешь официальным любимчиком факультета. Евнухом систе
мы».
«Меня никому не купить, Ц сказал Говард, Ц но я действительно думаю, что
для меня здесь есть кое-что. Я думаю, это место, где я смогу работать».
Но это было поздней осенью 1967 года; а после 1967 года по неизбежной логике хрон
ологии наступил 1968 год, который был радикальным годом, годом, когда то, что
проделывали Кэрки в свои годы личной, индивидуальной борьбы, внезапно ка
к бы обрело всеобщее значение. Все словно бы распахнулось; индивидуальны
е ожидания совпали с историческим движением вперед; когда студенты спло
тились в Париже в мае, казалось, что повсюду вместе с ними сплачиваются вс
е силы перемен. В тот год Кэрки были очень заняты. В академгородке маоистс
кие и марксистские группы, чьим главным занятием до этого момента, казал
ось, были внутренние распри, обрели массовую поддержку всевозможных акт
ивистов; в административном здании проводилась сидячая забастовка, и ка
кой-то студент сидел за столом ректора, а ректор перенес свой кабинет в ко
тельную и старался смягчить напряженность. Революционный Студенческий
Фронт отправился к нему и попросил, чтобы он объявил университет свобод
ным государством, революционным анклавом, сплотившимся против изветша
лого капитализма; ректор с величайшей логичностью и порядочным количес
твом исторических ссылок изложил свое полное изначальное сочувствие, н
о настойчиво указал, что оптимальные условия и дата тотальной революции
еще не настали. Вполне вероятно, они полностью созреют лет через десять, с
казал он; а пока не лучше ли им будет уйти, чтобы вернуться тогда. Это рассе
рдило революционеров, и они написали: «Сжечь его!» и «Революция теперь же!
» черной краской по абсолютно новому бетону абсолютно нового театра; был
подожжен небольшой сарай, и четырнадцать грабель погибли безвозвратно.
Ненависть и революционный пыл совсем разбушевались; люди в городе тыкал
и в автобусах студентов зонтиками; на главной площади города происходил
и демонстрации, и в самых больших универсамах было разбито несколько вит
рин. Преподаватели, как заведено, разделились: одни поддерживали радикал
ьных студентов, другие выступали с заявлениями, призывая студентов верн
уться к занятиям. Люди больше не разговаривали с людьми, а служебные поме
щения и преподавательские кабинеты подвергались нападениям, и докумен
тация уничтожалась. Воцарился малый террор, все достигли точек кипения и
порога прочности: длительные браки рушились, когда один из супругов при
соединялся к левым, другой Ц к правым; все старые конфликты всплыли на по
верхность. Но Говард не разделился; он присоединился к сидячей забастовк
е, и его полное истовости личико было среди тех, которых оставшиеся снару
жи могли видеть, когда они выглядывали из окон и кричали: «Свобода мысли н
аконец утверждена!» и «Царствует критическое сознание!» или размахивал
и последними лозунгами из Парижа. Собственно говоря, он, неизбежно, стал ф
окусом и действовал очень активно повсюду, радикализировал столько люд
ей, сколько ему удавалось, покидал сидячую забастовку, чтобы выступать п
еред группами рабочих и на профсоюзных собраниях. Их дом стал местом вст
реч всех радикальных студентов и преподавателей, городских изгоев, стра
стно деятельных коммунистов; в окнах висели плакаты, гласившие: «Сокруши
ть систему!», «Реальности еще не существует!», «Власть народу!». Ну а Кааки
неном спланированный университет, и его благолепный модернизмус, и бето
нные массы, и радикально новое образование, новые состояния сознания и с
тили сердца, свято там хранимые, Ц все это теперь казалось Говарду жестк
ой институционной скорлупой, предназначенной ограничивать и прегражда
ть устремленный вперед поток сознания. Недостаточно радикально! В том го
ду ничто для Кэрков не было достаточно радикальным. Говард уставился на
академгородок во время сидячей забастовки, и вот что он сказал: «Я думаю, э
то место, против которого я смогу работать».
To лето реализовало Кэрков, как они никогда еще не реализовывались. Время б
ольше не казалось бессмысленной тратой, в которой проходит жизнь; его мо
жно было наверстать; апокалипсис маячил совсем близко; новый мир только
того и ждал, чтобы родиться. Все нынешние институты и структуры Ц структ
уры, чью природу он столь тщательно рассматривал в своих лекциях, теперь
казались масками и личинами, грубо наложенными на истинную человеческу
ю реальность, которая обретала реальность вокруг него. Им овладело всепо
глощающее бурное нетерпение; он оглядывался по сторонам и не видел ничег
о, кроме фальшивых, коррумпированных интересов, помех страстному стремл
ению к реальности. Но момент был его моментом; его верования наконец акти
визировались и обрели реальность. И он обнаружил, что умеет убеждать и др
угих людей в том, что это так, что грядет новая эра человеческих свершений
и творчества. Он постоянно бывал на собраниях и митингах; множество люде
й на грани озарения приходили поговорить с ним. Он обсуждал с ними их борь
бу с реликтовыми излучениями их прошлого, их разрушающиеся браки. Барбар
а, крупная, желтоволосая, тоже воспрянула от ожиданий; она начала давить н
а мир. Она вновь ощутила себя на передовой линии; маленького уже можно был
о оставлять одного. Однако теперь ее былая мысль заняться социальной раб
отой, подразумевавшая формальный апробированный путь, представлялась
ей компромиссной уступкой системе; ей хотелось большего Ц действовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106