— И она положила трубку.
Минут через пятнадцать за окном раздались дробные женские шажки, потом открылась и снова захлопнулась дверь, и в мастерскую влетела Вероника. Запыхавшись, с нездоровым румянцем на щеках, словно за ней гнался бешеный пес.
— Что случилось? — удивился Скирмонис, обняв ее.
— В этом дворе мастерская одного коллеги Суопи-са... Неприятное соседство!..
Она мягко высвободилась из объятий Скирмониса, спросила, где зеркало, и, только проверив свой внешний вид, внимательно огляделась.
— Ага... Значит, здесь и есть то историческое место, где рождаются гениальные творенья, — сказала она, окидывая взглядом загроможденное скульптурами помещение. — Смахивает на заброшенное кладбище. Мне было бы страшно одной оставаться здесь.
— Почему? — обидевшись, спросил он.—Неужели мастерская живописца, где тоже полно старого хлама, настраивает веселей?
— Ох, еще бы нет! — Она поняла намек. — Там плоскости, а тут изо всех углов будто привидения руки протягивают.
— Уне не боялась этих привидений, — неожиданно сорвалось у Скирмониса. — Пока я был в отъезде, она приходила в мастерскую и опрыскивала водой скульптуры...
— Так зачем меня сюда зазвал, раз ты от Уне без ума?! — вскричала Вероника.
— Не зазвал, а договорились. Оба договорились,— поправился Скирмонис, чувствуя, как между ними возникает стена. — Да и вообще лучше, когда мы только вдвоем, без теней прошлого.
— Так какого черта поднимаешь их из могилы?
— Прости, но трудно не вскрикнуть, когда посыпают солью рану.
— Это я посыпаю?
— Неважно кто.
Вместо ответа она примирительно пожала плечами и кокетливо улыбнулась, словно и не было этого мелкого недоразумения.
— Постараемся быть счастливыми, Лю, — сказала она.— Мир так прекрасен, а жизнь так коротка...
«Сейчас она, как в первые дни нашей любви, — подумал Скирмонис, с тоской вспомнив незабываемый июнь. — Даже не верится, что возможно повторенье чуда».
— Не хочешь ли посмотреть мои последние работы? — спросил он, не сомневаясь, что это будет ей интересно. — Правда, пока они законсервированы, если не считать одного незначительного портрета, но все равно последние.
— Показывай, — ответила она живо, хоть и не сразу, но Скирмонис уловил в ее голосе плохо скрываемую скуку.
Сам не понимал, что подтолкнуло его показать Веронике незавершенную скульптурную группу, которую он забросил и к которой не собирался возвращаться. Наверное, в глубине души не примирился с мыслью, что эта работа действительно не удалась, и лелеял надежду когда-нибудь вернуться к ней и закончить. И Вероника должна была оказаться тем неквалифицированным, но надежным критиком, благосклонного слова которого он подсознательно ждал. Не спуская глаз с ее лица, пока она рассматривала скульптуру, Скирмонис чувствовал нервную дрожь во всем теле, словно в эту секунду решалась его судьба.
Но Веронику, казалось, меньше всего интересовали эти заброшенные работы. Хоть и притворилась увлеченной, в ее глазах Скирмонис увидел равнодушие, желание побыстрей закончить этот обязательный осмотр и перейти к интимной части свидания.
— Любопытная работа. Ох, еще бы нет! Сразу узнаешь руку Скирмониса, — повторила она, скупо характеризуя каждую скульптуру и называя себя дилетанткой в этой области искусства.—Кстати, скажу тебе откровенно: незаконченные работы меня не волнуют. Совсем другое дело — в выставочном зале. Там ты волнуешь и восхищаешь, а здесь — не умею и не хочу сказать.
— Почему же не хочешь? Возьми да скажи,—насмешливо попросил Скирмонис.
— Нет, обойдемся на этот раз.
— Опять многоточие?
— Пускай будет многоточие. — Она интимно улыбнулась, притворившись, что не замечает угрюмого настроения Скирмониса, и спросила, что завернуто в мокрую холстину.
— Говорил же, один незначительный портрет.
— Надеюсь, не мой. А может, ты решил сделать мне сюрприз? — Эти слова были сказаны в шутку, но, когда он прошел мимо портрета, не собираясь его открывать, она уже поверила, что отгадала. — Правда, интересно посмотреть. Покажи, если не секрет.
— Если тебя интересует только то, чья голова под этим мешком, могу проинформировать, не открывая: наш уважаемый Модестас Тялкша. Кажется, вы с Ро-бертасом неплохо его знаете.
— Тялкша! Ох, еще бы нет! — Вероника всплеснула ладонями, и это был единственный взрыв восхищения за все это время, когда она осматривала работы Скирмониса. — Обязательно покажи, жутко интересно, как ты его сделал.
Скирмонис, борясь с растущим раздражением, обнажил портрет, и Вероника уставилась на него с таким видом, словно это была голова самого Александра Македонского.
— Похож. Только лицо могло бы быть поизящнее, не такое громоздкое, не такое отталкивающее. Ведь Тялкша в жизни довольно-таки симпатичный человек. Но от глины нечего требовать, при дальнейшей работе обшлифуется.
— Не думаю,—буркнул Скирмонис.
Вероника пропустила его замечание мимо ушей.
— Достойная портрета личность. Не какой-нибудь председатель колхоза или передовик производства. Неважно, что не сама вершина, но недалеко от нее. Таких, может, десяток-другой в республике наберется. Фигура!
— Заказ, — сухо обмолвился Скирмонис. — Но делаю его без энтузиазма.
Вероника усмехнулась, усомнившись в искренности его слов.
— Не понимаю почему. Думаешь, Тялкша останется в долгу за то, что ты его увековечил?
— Тысяча рублей. Уже обговорено с Умбертасом.
— Я говорю не о деньгах, дорогой. Внимание Тялкши к твоему творчеству может быть гораздо ценнее любого гонорара.
— Правда? — Скирмонис разочарованно посмотрел на Веронику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145