Во всей этой пропасти, открывшейся в последние годы в семье. Да, да, виноват! Пусть и косвенно, пусть за руку не схвачен, но в чем-то виноват.
В таком расположении духа Модестас Тялкша съел два яйца всмятку, выпил ароматного жениного чая и, внушительности ради опоздав на пятнадцать минут, сел в автомобиль, который уже полчаса ждал у подъезда. Он понимал, что отступает от своего стиля как ответственного руководителя: надо было позвонить Диенису из дому — пускай приезжает для разговора в учреждение; однако, повинуясь тайному внутреннему голосу, все-таки поступил иначе, чем диктовало его служебное положение. До самого последнего мгновения он не был уверен, правилен ли подобный ход, не знал, что скажет Диенису, хотя ночью, когда он подводил баланс своих неудач, все казалось простым и ясным. Упреки? Нет, нет, не нужны упреки, что-то где-то вроде и не сходится, чтобы была серьезная почва для упреков. А если б даже и сошлось, для Диениса эта почва все равно показалась бы неприемлемой, они только поцапались бы, как обычно при встрече, и все пошло бы к чертовой матери. Надо подойти к Томасу так, чтобы он сразу же не выставил колючек, как еж, учуявший опасность, а во всей этой истории разглядел бы и свою вину, искупление которой — долг каждого порядочного человека.
Тялкше было очень неприятно, он чувствовал себя униженным тем, что ему приходится идти к подчиненному, расположившемуся со своим ведомством в глухом дворе среди домов, из окон которых со всех сторон просматривался вход в узкий темный коридор, ведущий к кабинету начальника. Он не ждал от Томаса особых знаков уважения («Мог бы хоть у двери встретить, видел ведь, что подъехал...»); однако, войдя в кабинет, где тот спокойно беседовал с каким-то ощипанным гражданином и не бросился навстречу почетному гостю, вконец обиделся. Но тут же взял себя в руки, понимая, что в положении, в какое он теперь себя поставил, не стоит уповать на лучшее.
Диенис искренне удивился неожиданному визиту Тялкши, который он, дескать, может сравнить лишь с громом среди ясного неба.
Тялкша, изобразив неприятное удивление, не согласился с этим, сказав, что не раз уже собирался заглянуть к старому соратнику домой или на работу, но все не мог найти свободной минуты. А сегодня вот отложил в сторону все дела и заглянул: очень уж много скопилось в душе всякого балласта, от которого можно очиститься, лишь широко распахнув сердце другу юности.
Диенис, все больше удивляясь, приготовился слушать. А когда Модестас Тялкша с несвойственной ему откровенностью описал свои взаимоотношения с детьми, остановившись на необдуманном решении Эляны выскочить за какого-то часовщика, должна была пройти целая минута, пока, перестав пожимать плечами, мекать и щипать бородку, Томас Диенис наконец открыл рот.
Диенис. Насколько понимаю, Модестас, ты заехал ко мне не только ради этой неприятной исповеди...
Тялкша. У кого нет детей, тому трудно понять, какую сердечную боль испытывают родители, попавшие в мое положение.
Диенис. А чем же исключительно твое положение? В детях разочаровался? В Андрианасе, в Эляне? А я скажу, что Андрианас толковый парень. Эляна тоже. Я хотел бы иметь таких детей, как твои. А если вы ссоритесь, то почему следует считать, что только они, Андрианас и Эляна, виноваты?
Тялкша. А кто еще виноват? Я? Моя жена? Мария? Виноваты, что Андрианас бросил университет и устроился в редакцию, а Лене важнее учебы какой-то парень с сомнительной репутацией? Ты, Томас, все время был на стороне наших детей. На нас с Марией поглядывал искоса, с недоверием, как на каких-то сомнительных элементов, а на наших детей — будто добросердечный опекун на обиженных сироток. Подкупил ты их своим потаканьем, привязал к себе.
а против нас, родителей, настроил, вот теперь и имеем, да, да, имеем, можешь радоваться, да, да, можешь радоваться...
Д и е н и с. Как это — настроил? Зачем ты говоришь чушь, Модестас! О тебе и Марии я вашим детям худого слова не сказал.
Тялкша. Говори теперь на здоровье, да, да, говори...
Д и е н и с. Но я не смел им врать, когда они меня спрашивали, желая проверить то, что уже слышали от других...
Тялкша. Обо мне?
Д и е н и с. Да хоть и о тебе. Иногда мне хотелось оправдать тебя в их глазах, но я этого не делал, опасаясь остаться в лгунах.
Тялкша. Вот именно! Я давно знал, что ты любой ценой стараешься завоевать расположение моих детей. Месть...
Диенис. За что же мне тебе мстить, Модестас? Правда, ты мне подставлял ножку, и не раз, но мне не кажется, что я упал в лужу, потому что правда на моей стороне. А это главное. Нет, не за что мне тебе мстить, Модестас. Наконец, и не по нраву мне, коммунисту, применять такие унизительные методы.
Тялкша. Поверим, да, да, поверим... А что касается твоей так называемой правды и всего другого... не согласимся... Это уже другой разговор! Вопрос убеждений, принципов... Но мы опять начнем клеваться, как два петуха. А я не для того к тебе заехал.
Диенис. Ты какой-то... Может, кофе чашечку выпьешь?
Тялкша. Нет, благодарю, лучше уж таблетку валидола суну под язык... Сердце... Хлопоты, беды, а человек не чугунный, да, да, не чугунный. Поизносились мы, поистрепались, Томас...
Диенис. Так чем же, говори, мог бы тебе помочь?
Тялкша. Мне? Я не за помощью забрался в эту твою дыру, Томас. Просто так. Побалакать... Расслабить нервы... Но вряд ли ты поймешь... Ты-то ведь не отец, не можешь пережить того, что я пережил, потеряв последнего ребенка, потому что Андрианас уже не мой сын. Как и я ему — отец только по фамилии. А Лена... До сих пор была умная девочка, знала свое место, надеялся хоть ее уберечь... Не удалось, ускользает из рук, тоже пойдет, видно, по стопам своего братца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145