— Будущая студентка? — заинтересовался он, минутку понаблюдав за девушкой и раза два поймав ее украдкой брошенный взгляд.
— Не знаю... товарищ...—Она запнулась, боясь ошибиться, а может, не желая показать, что знает, кто он. — Страшный конкурс, могу и не попасть.
Станейка заморгал, ослепленный ее улыбкой, покраснел и, наклонившись над столом, стал рыться в каких-то бумагах.
— Аттестат у вас прекрасный. — Выпрямился радостно, почти ликуя, и получил в награду новую улыбку, которая, как он признался позднее, совершила целый переворот в его холостяцком сознании, в котором давно уже утвердилось мнение, что человеку науки неразумно связывать свою судьбу с женщиной.— Пятерки... Почти одни пятерки. Нет, вам нечего дрожать, товарищ Виюркайте.
На экзаменах он сидел в комиссии, облокотившись на стол, и исподлобья поглядывал на нее. Эти взгляды были для нее невидимыми перилами, держась за которые она могла увереннее двигаться вперед. Так она и сказала, встретив его в коридоре в начале учебного года:
— Вы помогли мне сдать экзамены, доцент, простите, что я раньше не поблагодарила.
Станейка смутился, не зная, как отнестись к такой благодарности, хотел было обидеться, но она опередила его:
— Среди этих холодных стен вы, наверно, были единственным, кто желал, чтоб я попала в институт. Я не испытала этого, может, только в кино видела, но тогда мне казалось, что я плыву через бурную, широко разлившуюся реку. Ночь, ни души вокруг, только вы один стоите на том берегу. Согласитесь, в таком случае мне не было безразлично, что на том берегу, человек или дерево...
— Философствуете...—буркнул Станейка, ошеломленный проницательностью этой девчонки и невольно признавая, что она права. — Пожалуй, вам надо было поступать на психологию, а не на литовский язык.
Вместо ответа она негромко рассмеялась, смешалась со стайкой проходящих мимо подруг, а он, доцент Станейка, завороженный ее улыбкой, юркнул в свободную аудиторию, чтобы привести в порядок мысли.
Неглупый человек, он понимал: преувеличенный аскетизм так же противоречит здоровой природе, как и излишняя трата физических сил, — у природы свои законы, и она наказывает, когда их нарушают,—но избегал иметь дело со студентками, тем более что хватало женщин, изредка согревавших сердце холостяка. Нет, ему это не нужно; в конце концов, его даже не привлекает роман с Вероникой Виюркайте, это противоречит всем его принципам. Он решил это твердо и искренне, призвав на помощь рассудок, который вместе с волей не раз уже выручал его: долой губительную сентиментальность, лишь маска холодной официальности самый надежный щит для отражения пагубных женских чар. Но Вероника как бы не замечала этого: на его степенные, иногда даже суровые кивки при встрече отвечала той же обворожительной улыбкой, добавляя к ней теплые слова, и так непосредственно, с таким тактом, что Станейка чувствовал себя последним грубияном, хамским поведением обижающим ни в чем не повинную девушку. «Надо бросить эту глупую игру. Почему бы не вести себя с ней, как с другими девушками факультета? Я доцент, она студентка, и все тут». Однако тактики не менял, понимая, что теперь это покажется капитуляцией, которую она может истолковать по-своему.
Станейка не участвовал в студенческих вечерах («Между профессурой и академической молодежью должна быть определенная дистанция»), поэтому все несказанно удивились, увидев однажды его на таком вечере. И не просто расхаживающим наподобие стража студенческой морали или сидящим у стены, а танец за танцем приглашающим девушек. Но больше всего дивился этому он сам. В самом деле, если б кто-нибудь раньше сказал ему, что он преступит запретную
грань, он расхохотался бы в лицо такому пророку. На вечер студентов института? На танцы? Что вы, шутите? Но вот прошла мимо Вероника, улыбнулась («Доцент, нам будет очень приятно видеть вас сегодня на нашем вечере»), и в одно мгновение все изменилось. Нет, он не сдался сразу (равнодушное пожатие плечами, вежливая, но холодная улыбка благодарности на скованном сдержанностью лице), но почувствовал, что теряет всегдашнюю уверенность в себе. Даже надевая новый костюм, не верил, что поедет туда, хотя именно для этого случая сменил рубашку и повязал модный галстук. А когда сел за руль своей «Волги», наконец признав себя побежденным, стал себя утешать: да что тут такого, если поедет? Заглянет на минутку, посмотрит, как веселятся студенты, и обратно. Совсем не показаться было бы, пожалуй, невежливо. Но чтобы так разойтись... Чтоб приглашать девушку за девушкой, а чаще всего Веронику... Чтоб потом на своей машине подбросить ее до общежития... Нет, такого он от себя не ожидал. Никогда! В тот вечер с ним творились непонятные вещи, которые он мог осмыслить лишь гораздо позднее: он был похож на герметически закрытый котел, в котором долго накапливались взрывчатые вещества, и вот теперь последовал взрыв.
Сотрудники института весело удивлялись: доцент Станейка, закоренелый холостяк, угодил в силки студентки. Флирт, любовь... Когда же ждать свадьбы? Станейка краснел, мекал, отвечая на такие намеки; понял, что ставит себя в смешное положение (как ни верти, ему уже за сорок), но ничего не мог с собой поделать. Не мог и не хотел — он, как никогда в своей жизни, был счастлив.
Почти каждый вечер в условленный час они встречались в маленьком скверике недалеко от общежития. За углом стояла его, доцента Станейки, серая «Волга», которая сегодня к общему километражу добьет еще пятьдесят, колеся вокруг города, потому что это радует Веронику. В машине она становится похожа на ребенка, стремглав летящего на санках с горки, — радостный визг, вопросы, которые пленяют своим простодушием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145