Идет к двери комнаты и обратно. Бросает недокуренную сигарету, зажигает другую. «Дешевка, не скульптура. Надо же придумать такую тему! Мирон никогда бы не стал Мироном, если бы не сумел отбросить узкую провинциальность. Любовь — вот вечная тема для всех областей искусства!»
Минутку стоит на пороге, мечтательно улыбаясь. Потом надевает пальто и — к двери. Навязчивая мысль (он сопротивляется ей с самого утра) оттолкнула его от тех трех ступенек, по которым он спускается каждый день, обжигаемый страстью творчества. Позвонить Веронике в школу! «Я слушаю. Позвать товарища Суопене? Это я. Алло, алло, кто говорит?» Услышать эти несколько слов, хоть по проводу почувствовать тепло ее голоса и, не раскрыв рта, повесить трубку.
Набирает номер и тут же нажимает на рычаг, покачнувшись от громовых ударов сердца во всем теле. С ума сошел! Ведет себя как мальчишка. «Мы, худож-
ники, особая категория людей, которую уже древние греки поставили в один ряд с богами». Пусть будет твоя правда, товарищ Суопис. По-видимому, где вмешиваются богини, богам делать нечего.
«Вдохновленные богами... Ха, ха, ха! Боги! Их боги... Видно, он никогда по-настоящему не любил, не знает, что ничто так не вдохновляет художника, как любовь женщины».
На улице свет и простор. Полуденное солнце по-весеннему ослепительно светит над толчеей крыш. Улыбаются окна, горшки с цветами на подоконниках, улыбаются люди, еще не вынырнувшие из зимних одежд, но уже преисполненные радостного ожидания пробуждающейся природы. Его, Скирмониса, всегда раздражал непрерывный гул автомашин, он кисло морщился, глотая насыщенный выхлопными газами воздух, а теперь он спокойно смотрит на них, одна за другой проносящихся мимо, наподобие весенних ласточек, высокий полет которых предвещает погоду.
— Добрый день, товарищ Скирмонис.
— Привет, Людас.
— Салют, коллега.
Друзья, знакомые, поклонники, только успевай приподнимать шляпу. Глаза нетерпеливо шныряют во встречном людском потоке, отыскивая женщин. Он знает: не стоит надеяться встретить ее в такой час, но в подсознании теплится надежда на счастливую случайность. И впрямь, у площади Черняховского эта надежда сбывается, но сбывается так, что он едва сдерживается, не выругавшись от досады: Суопис! Вынырнул из книжного магазина прямо перед носом с портфелем под мышкой. На голове папаха, новое пальто с воротником из выдры, на крепких ногах английские тупорылые башмаки.
— Здравствуйте, коллега.
— Привет, товарищ Суопис.
Рука холодная, но пожатие крепкое.
— Куда путь держим?
— Гуляю.
— Гуляете? Я понимаю, коллега, человеку нашей профессии, особенно с приближением к критическому возрасту, надо побольше двигаться. Кислород для мозга творца — что хлеб для крестьянина.
«Мог прямо сказать: к кретиническому возрасту». Скирмонис едва сдерживается, не высказав этого
вслух. Он оскорблен намеком Суописа и его фамильярностью, хотя обычно на такие мелочи не обращал внимания.
— Хлеб мы все едим, товарищ Суопис. А насчет движения не могу пожаловаться: за день так натанцуюсь в мастерской, что вечером валюсь в постель, сбившись с ног, будто каменотес.
— Да, работа скульптора требует немалых физических усилий. Каторжная работа. Но, с другой стороны, вряд ли найдем подобную отрасль искусства с таким идеальным равновесием умственного и физического труда.
— Мне на улицу Капсукаса. — Скирмонис протянул было руку для прощанья, но вдруг вспомнил: — Кстати, благодарю за позавчерашнее угощение. Было очень приятно. Простите, что засиделся. Противный характер: когда окружение пленяет, забываю о вежливости. Извинитесь за меня перед женой.
— За что, коллега? Отнюдь! Вероника восхищена вами. Мы были бы счастливы, если б вы захаживали почаще.
— Вы очень вежливы, товарищ Суопис.
— Нет, товарищ Скирмонис, просто стараюсь по достоинству оценить дружбу серьезных людей. Думаю, вы не возразите, если я похвастаюсь перед Вероникой, что встретил вас, и передам ваши приятные слова о нашем позавчерашнем вечере?
— Передайте, обязательно передайте. Искреннюю благодарность, мои извинения и наилучшие пожелания. У вас прекрасная жена, товарищ Суопис.
— Да, коллега, повезло! Не смею жаловаться.— Суопис притворяется равнодушным, но не может скрыть гордости.—Вы сказали — вам на Капсукаса? У меня минутка свободного времени, могу проводить.
Скирмонис нерешительно протестует — стоит ли, он спешит, — но Суопис, важно откинув голову, уже шагает рядом. Заказал, мол, в центральном книжном магазине альбомы репродукций мастеров живописи. Ого, всемирные знаменитости, есть чему поучиться. Да и вообще ему, Суопису, пора серьезно поработать. Летом во время каникул думает поездить по Закавказью, тамошний пейзаж — неоценимая сокровищница для живописца. Не говоря уже о людях, с которыми придется встретиться. Кавказцы! Красочная галерея типов, о такой только может мечтать художник.
— Хорошо задумано, — сдержанно одобряет Скирмонис, думая совсем о другом.
— Откровенно говоря, это идея жены, коллега. Я предложил и ей со мной поехать — сына можно отвезти в деревню к бабушке, — но Вероника боится, что ее пребывание рядом стеснит мой творческий порыв. Кроме того, ей хочется проведать подруг, работающих на периферии. Это женщина, по природе своей тонко чувствующая искусство, хорошо понимающая натуру художника и готовая для него многим жертвовать.
— Вы полагаете?
— Не сомневаюсь.
— Что ж, остается только поздравить вас и позавидовать.
Суопис довольно улыбается, взглядом счастливого мужа атакуя Скирмониса сквозь запотевшие стекла очков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145