Все роли серьезны, надо только уметь создать образ. Наконец, каждый актер ждет своей роли; больше терпения и веры, уважаемая, путь в искусство это не прогулка в ателье мод, чтоб заказать новое платье.
Стундис сияет как луна, выглянувшая из-за туч. Он обводит глазами застолье, посылая улыбки и взгляды: благодарные (Скирмонису), ликующие и злорадные (Данге и Градовскому). Данге, съежившись, шепотом разговаривает с Ядвигой: не так уж просто притвориться, будто ее ушей не коснулось то, что слышали все.
— Выпьем, что ли,— пользуется неловкой тишиной Градовский. — Не бойтесь, не обеднеем, коньяку полные магазины. Правда, разве не чудо произошло с коньяком-то: бывало, появится изредка, пару подметок сдерешь, пока бутылочку отыщешь, а сейчас хоть телегами вози. Вот что значит в два раза повысить цены! Почему бы не сделать так с квартирами? Хочешь получить ключи — плати, не на что — майся, пока не сколотишь нужный рубль. А теперь лезут все наперебой, строчат заявления...
— Ты про казенные? — нахохлился Стундис.
— Да хоть и про казенные. А что?
— Бредни капиталиста! — сердится Стундис.
— Почему капиталиста? — гнет свою линию Градовский. — Все работаем на одного хозяина — на государство, следовательно — на себя. Кто больше, лучше работает, тот больше и загребает. Нельзя баклуши бить и деньги при этом иметь. Это я, конечно, не про всяких спекулянтов, воров, а про людей, которые честно свой хлеб зарабатывают.
— Тебе не кажется, Ежи, что ты дал маху? — вставил Скардис.
— Маху? Как это маху, Андрюс? Мои же деньги не ворованы? Правда, имею больше, чем другой. Ну и что? Значит, больше и лучше работаю. А кто больше работает, от того и государству пользы больше. Так вот, скажите теперь, у кого больше прав на квартиру: у меня, с моими честно заработанными рублями, или у безденежного симулянта, который только и глядит, как бы у государства задарма жирный кусок отхватить?
— Но в нашем обществе немало таких, которые
работают не меньше и не хуже тебя с Ядвигой, а не получают и половины того, — говорит Скардис. — Возьмем хотя бы Стундиса. Человек каждый день занят по шесть — семь часов в театре — спектакли, репетиции. А дома тоже не сидит сложа руки, надо читать литературу, расширять кругозор, совершенствоваться. А по зарплате он тебе до колен.
Градовский вяло пожимает плечами: до колен так до колен, что поделаешь. Вот-вот добавит: Стундис! Ха! Петухом кукарекать... тоже работу нашли... Но чутье подсказывает более нейтральную фразу:
— Работа работе рознь.
— Вы думаете, товарищ Градовский, что легче сработать ножку для стула, чем создать роль? — не выдерживает Скирмонис.
— Думаю? Ничего я не думаю. Государству виднее.
— Вы называете работой лишь процесс изготовления осязаемых предметов. А почему творчество не работа? Думаете, искусство необходимо человеку, только когда он уже сыт и по уши в вещах? Для приятного времяпрепровождения, так сказать. Нет, уважаемый, искусство не для игры, не для баловства, оно необходимость, как пища. Не было еще тех вещей, которыми мы так любим хвастаться, всей этой механизации, автоматики, человек жил в пещере, но искусство уже служило ему. Искусство — наша вторая душа, без которой человек оставался бы мыслящей скотиной.
— Да? — Градовский улыбается с хитрецой, хотя видно, что он оскорблен. — Выходит, кто не делает искусства... Ладно, пускай мы будем мыслящей скотиной. Выпьем.
— Я не говорю: кто не делает искусства, — терпеливо уточняет Скирмонис. — Я хотел сказать: если б вообще не существовало искусства. Но оно, на наше счастье, существует, как и любой другой жизненно важный элемент, без которого человечеству угрожала бы гибель. Природа разумна, товарищ Градовский. Вы можете скептически относиться к искусству или отрицать его необходимость, но от его воздействия вы никуда не денетесь. Хотя бы потому, что каждый из нас является на свет с большими или меньшими задатками искусства, которые, в зависимости от внутренней конструкции человека или обстоятельств, могут или зачахнуть, или буйно развиться, расцвести.
И еще: как бы вы того ни хотели, вы не можете жить, отгородившись от своей среды. Искусство как воздух — хотя вы этого и не чувствуете — проникает в вашу кровь вместе с кинофильмом, хорошей фотографией, репродукцией в журнале, музыкой, которую вы слышите по радио. А что и говорить, если вы прочитаете хорошую книгу, сходите в театр или на выставку. Как видите, почти невозможно нормальному человеку остаться просто мыслящей скотиной. В отдельных случаях, конечно, удается приблизиться к этой грани, это бывает, но это редкие исключения, а без исключения нет правила.
— Ежи — исключение, — хихикает Данге, косясь на Градовского, но краешком глаза наблюдая и за Скирмонисом. — А мы с Ядвигой — на грани. Аурис, великий художник, спасай утопающих.
— Давай посерьезней, милочка.
— Выпьем, — предлагает Градовский.
Ядвига, подождав, пока мужчины одолеют рюмочки, говорит:
— Все в жизни есть и все нужно: и вещи, и театры. Только вот с квартирами нехватка. А раз уж такое дело, то и всякие комбинации... Ведь мы эту кооперативную уже назад могли получить, если б Ежи сунул кому надо... А теперь получилось, как с нашими соседями Стундисами: залезли другие вперед, а мы остались в дураках. Я-то подняла шум: как же это получается, мы, местные, годами ждем, а другим, невесть откуда прикатившим, как на блюдечке. И чего добилась, распустив глотку? Несознательным элементом обозвали, неинтернациональной бабой, а вся моя не-интернациональность только оттого, что я правду сказала. Если б вы, пан... товарищ Скирмонис, смогли бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145