А кажется, так немного надо, чтоб очухалась, поняла, что делает глупости. Если бы ты, Томас, не был равнодушен к судьбе девочки... Она тебя уважает. Посадил бы перед собой, отчитал бы, наставил. Ведь свою жизнь губит, дура!.. Университет не закончен, а она замуж! Хоть бы муж был как муж, а тут... Я тебя не прошу, Томас, просто так говорю, но мне кажется, тебе нетрудно было бы ее образумить. Какой-то Кястас, даже фамилию не запомнил...
Д и е н и с. Аугус. Кястас Аугус.
Т я л к ш а. Вот-вот, Аугус. Хм... странно. Даже фамилию знаешь. Не ты ли их и свел?
Д и е н и с. Эляна в таком возрасте, что за ручку водить уже не приходится. А если все знаю, то потому, что доверяет она мне. Мы ведь ничего друг от друга не скрываем.
Тялкша. Ну и ну. Нету своих детей, так чужих заграбастал.
Д и е н и с. Ты сам их от себя оттолкнул.
Тялкша. Я? Оттолкнул? Хм... Пускай будет так, если тебе это нравится. Но Лена все равно мой ребенок, я не могу позволить, чтоб по своей наивности моя дочь стала женой какого-то Аугуса. Наконец, не фамилия важна — человек. Да, да, человек. А человек из него... грех сказать. Поговаривают, была у него жена. Сбежала. Бабник, пьяница... Не мужа получит она, а горе на несколько лет — пока не разведутся.
Д и е н и с. Откуда ты взял такие сведения об Аугусе? Ничего подобного — этот парень уже четыре года работает у Андрекуса, я худого слова про него не слышал, хотя директор комбината, насколько мне известно, слишком даже придирчив и требователен. Аугус работящий парень, умница, много читает, учится. Из них получится замечательная пара, вот увидишь.
Тялкша. В твоем подчинении несколько тысяч человек ранга этого Аугуса. Неужели ты каждого так хорошо знаешь, что можешь ручаться головой?
Д и е н и с. Стараюсь узнать. Особенно тех, которые так или иначе обращают на себя внимание. Скажем, хоть и этот Аугус.
Тялкша. Пускай будет так, не суть важно... Хм... Так, говоришь, хороший человек этот твой часовщик, и ничего нельзя сделать?
Диенис жестко смотрит из-под увядших век Тялкшу, который заерзал на стуле, словно собираясь вставать.
— Нет, уже нельзя, Модестас,— говорит он любезно, но с оскорбительным сожалением улыбаясь в бородку. — Они начали всю эту историю, пускай они и кончают.
— Они? Лена с этим Аугусом?
— Да, Модестас. У тебя будут красивые внуки. . Тялкша свесил голову, тусклый взгляд ползает по
полу, припадая к торчащим из-под стола ногам Дие-ниса. Злость берет и стыдно. Стыдно за свое бессилие, за неумение выразить мысль так, чтоб было ясно, убедительно и благопристойно.
— Почему нельзя? — мямлит в воротник, стараясь проглотить клейкую слюну.—Ты мог бы, мог бы... Нужны только желание и добрая воля, Томас... желание и добрая воля... желание и добрая воля... желание и...—Поперхнулся, задохнувшись. Во рту стало сухо и приторно, мелькнула пугающая мысль, что сейчас его вытошнит, не успеет даже выбежать из кабинета.
— Желание и добрая воля? — Диенис резко встал. Небольшого роста, мелкого сложения, но Тялкше он показался великаном до самого потолка. — Я понимаю тебя, Модестас. Эти твои невинные слова, и вообще... Хорошо понимаю! Ты бы хотел, чтобы я посадил перед собой Эляну, наговорил ей про Кястаса всяких небылиц. Напугал, заставил бы девушку посмотреть на своего любимого твоими глазами: и правда жуткий тип, только свою жизнь загублю, выйдя за такого. Нет, Модестас, ты ошибаешься, если думаешь, что я соглашусь оклеветать человека, помогая тебе сплавить нежеланного зятя. Диенис остается таким, каким был, заруби это у себя на носу, дорогой Тялкша, чтобы впредь мы избежали подобных недоразумений.
Тялкша тоже встал.
— Да что ты, Томас, что ты...—пролепетал, дрожащими руками роясь в карманах, потому что понадобился платок: пот катил с него градом, как на косьбе. — Просто так заехал. Как к старому другу, соратнику, а он... Это кого я хочу оклеветать? Как? Ты хоть знаешь, что говоришь и с кем говоришь?! Я же тебя могу... могу... могу...
Ах, как нужны меткие слова, хоть несколько! Такие, чтобы громом поразили этого ничему не научившегося в жизни наглеца. Чтоб навалились горой
и прихлопнули, как последнего клопа. И правда, неужели ему, Модестасу Тялкше, к лицу уходить от своего подчиненного, как пристыженному мальчугану? Но где эти нужные слова? Лишь месиво рваных мыслей в мучительно зудящей голове. Обломки. Осколки. И страшная злоба; неумолимая ненависть к этому, унизившему его.
— Я же тебя могу... могу...—повторяет он, продвигаясь к двери.
— Знаю, что можешь, — бесцветный голос Диениса. — На своей шкуре испытал.
Тялкша положил ладонь на холодную металлическую ручку. Хочет повернуться к Диенису, но взгляд подчиненного воткнулся в спину, словно двузубые вилы, выталкивают в дверь.
— Как это — испытал? Когда? Что ты выдумываешь небылицы? — Тялкша тщетно пытается оторвать налившиеся свинцом ноги от пола. — Хочешь меня, порядочного человека, оклеветать, скомпрометировать? Нет, нет, не прицеливайся, в мое кресло не сядешь.
— Да я и не мечу в него, Модестас. — Диенис снисходительно, с жалостью улыбается сгорбившейся спине Тялкши, сникшим плечам, затылку. — Сам хорошо знаешь, что никогда не переживал за свою карьеру. Помнишь, когда-то занимал довольно ответственный пост... Мог не только удержаться на нем, но выше вскарабкаться. А получилось так, что покатился вниз, если применять твои слова. Что ж, бывают люди, которые не могут сами продвигаться к вершинам карьеры, их должны другие, вышестоящие, ценить и поднимать. Меня ценили, но не поднимали. А почему, тебе лучше знать. Помнишь?
— Мне? — выдавил Тялкша сквозь одеревеневшие губы, наконец оторвав ноги от пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145