—Суопис бросает взгляд на часы и удивляется : почти полтора часа шляется по улицам! — А ты-то куда? Демонстрируешь новую машину?
— Залезай ко мне, поговорим. Как дела с моим портретом? Кончил?
— Кончаю. Сам знаешь, совершенству нет пределов. Хорошо бы, ты еще один сеанс у меня посидел. Хоть и сегодня. В самом деле? Поехали вот теперь и...
Теличенас поежился, словно глотнул уксуса.
— Нет, нет, только не теперь! Может, после обеда или вечером, хотя тоже не могу твердо обещать. Дела, Роби. Масса дел! Пока мужчине не стукнуло пятьдесят, всегда миллионы посторонних дел.—Теличенас загадочно улыбнулся. — Ну как, двинемся в сторону центра? Могу подбросить до мастерской, если муза не позволяет тебе отдыхать.
Суопис пожимает плечами, но не говорит ни слова.
«Жигули» прыжком тигра бросаются вперед.
— Сбесился! Можно в окно вылететь...— ворчит Суопис, хватаясь обеими руками за сиденье.
Теличенас довольно хохочет.
— Видал, какая приемистость?! Конфетка! Сто очков вперед любой «Волге»!..
Суопис машинально кивает. Автомобиль действительно хорош, в следующем году и у него такой будет, но ему не хочется об этом ни думать, ни говорить. Будущее уже напоминает ему башни далекого города, которые одна за другой погружаются в стремительно сгущающийся туман. Он не уверен уже, доберется ли когда-нибудь до этого города, а если даже доберется, то оставшийся отрезок пути отнюдь не будет усеян розами. Но и об этом он не желает думать. Главное — отогнать мысль, которая зародилась в мозгу после встречи с Ингой и день ото дня росла, ширилась, как лесной пожар, грозящий все обратить в пепел, если не будут приняты меры. Ему страшно от мысли, что до сих пор считал правдой самую что ни на есть ложь, а все-таки где-то в подсознании теплился слабый огонек надежды, что все это — неприятное недоразумение, ведь в жизни хватает злонамеренных людей, умеющих мастерски плести интриги.
— А как у тебя с Даной? — неожиданно срывается дурацкий вопрос, какой можно задать Теличенасу, только будучи не в полном уме.
— Нормально. А что ты имеешь в виду? — Теличенас смотрит на Суописа скорей с насмешкой, чем с удивлением. — Моя Дана идеальная жена, дорогуша, отвечает всем требованиям, которые ставит перед женщиной космический век, — коммуникабельна, практична, без присущих женщинам сантиментов, которые мужчин преждевременно загоняют в могилу. Не понял? Я имею в виду ревность. Романтики вдолбили себе в голову: кто не любит — не ревнует. Концепция из каменного века, дорогуша! Мы с Даной давно порвали с этим низменным чувством. Как и с лицемерием; мы не прикрываем ложью своих человеческих ошибок, как поступают большинство грешников, изображающих друг перед другом непрошибаемый бастион верности. Я еще не встречал женщины, которую при желании не укладывал в постель. Надеюсь, что и Дане сопутствовала и сопутствует не меньшая удача. Для художника эпохи классицизма подобная ситуация была бы неисчерпаемым источником творчества, а сейчас трезвомыслящий человек смеется над этим. Любовные спирали, треугольники, многогранники — такое же старье, как геометрия по сравнению с электроникой. Жизнь — это не трагедия, не драма, дорогуша, как любят звонко выражаться поэты, и, разумеется, не комедия, хоть мне иногда именно так и кажется; жизнь это жизнь, в ней всего понемножку—и хорошего, и плохого, и радости, и печали, надо только уметь выловить из нее для себя лакомые кусочки. Не жизнь, а люди выдумывают трагедии. Как-то на днях напоролся в пивной на Скирмониса — был он под газом, — стал упрекать меня в легкомыслии и еще в чем-то, и я ему выложил все то, что и тебе сейчас. И знаешь, какой комплимент услышал от нашего почтенного каменотеса: «Ты порядочная свинья, но если тебе в башку приходят такие мысли, то, может, когда-нибудь и напишешь читабельную книгу».— Теличенас радостно хохочет. — Тоже хорош: шляется, водку глушит, корчит гения, а уже два года, как не видно его новых работ. Видишь, как развращают человека недюжинный талант и женщины.
— Женщины?..—Суопис искоса, затаив дыхание, смотрит на Теличенаса.
— Чего удивляешься? Женщина не мешает интересам мужчины, пока относишься к ней просто, не идеализируя ее. Тебе-то вообще не стоит слишком уж...— Теличенас внезапно замолкает и негромко матерится, притворившись, что вот по своей вине едва не угодил в аварию.
— Ты хотел что-то сказать? — тихо спрашивает Суопис, заранее страшась того, что может услышать от Теличенаса.
— Я-то? Хм... Не помню. Нет, кажется, ничего... А-а! Так вот, Скирмонис убежден, что никакой я не писатель. Не был им и не буду. А я-то ведь и не мечу в такие писатели, каких он имеет в виду. Я не гений. И не желаю быть гением. Я — работяга. Раз в два года роман или большая повесть, и больше мне ничего не надо. Здесь мы с Даной придерживаемся единого мнения: лучше деньги и худая хвала на сей земле, чем вечная слава творца после смерти. Да и что такое вечность? Какой-нибудь придурок нажмет кнопку, и от нашей бедной планеты останется обуглившийся шарик. Мы, конечно, оптимисты: мир победит, происки империалистов потерпят крах и так далее... Однако, позвольте спросить, что будут наши потомки делать через десяток столетий, когда плотность населения превысит миллион человек на квадратный километр? В таком муравейнике, дорогуша, не разглядишь ни одного памятника гению...— Теличенас весело хохотнул.— Вот какие мысли возникают иногда, когда бродишь вокруг письменного стола. Серьезные проблемы, конечно; к ним наш современник неравнодушен. Но какого черта их задевать, если есть темы поблагородней? Не такие скользкие, лучше котируемые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145