— М-да-а...— говорит он растерянно и левой рукой приглаживает волосы, которые взъерошила Вероника, проходя мимо.—Ну и зачем вам эта переписка?
— И правда, зачем? — Вероника удивлена, кажется, такой простой, но почему-то раньше не пришедшей ей в голову мыслью.— Странно, но как-то до сих пор сама не задумывалась. Хм... Видно, затем, что... интересно. Ну, вроде игры. Да, только поэтому. Не люблю мужиков, а вот такие солидные, с авторитетом, вроде Скирмониса... Вообще художники с малых лет моя слабость. Но зачем я тут исповедуюсь перед тобой, как перед ксендзом? Наболтаю всего, а ты потом смеяться будешь. Ну и дуры же мы, бабы!
— Да говори, говори.
— О чем? Что есть люди, которые, сами испачкавшись в грязи, хотят и другого грязью заляпать? Ну и пускай стараются. Жалко только эту бедную Скирмонене. Такая порядочная женщина! Просто не верится. Если не опомнится, козни Негра превратят ее в посмешище; только неизвестно, захочет ли кто-нибудь смеяться над таким жалким существом. Боже ты мой, и что только не делает с человеком слепая ревность! Поднимать шум из-за того, что романтически настроенная женщина с симпатией относится к ее мужу... Ну знаете, только болезненная фантазия может дойти до таких вершин абсурда. Классический пример отсталости в цивилизованном обществе. Если так смотреть на взаимоотношения мужчины и женщины, дойдем до того, что кое-кому захочется зажечь костры инквизиции и побросать в них всех ведьм двадцатого века, которые смеют думать, что между мужчиной и женщиной возможна интеллектуальная, не основанная на сексе дружба. Бедные примитивы! Они забыли или ничего не слышали о великих умах человечества, большинство из которых имели рядом женщину-друга. Не жену, не любовницу, а именно друга — в полном смысле этого слова. Наверное, современники во все эпохи тоже оплевывали этих женщин, но сейчас мы знаем из опубликованных писем, какая чистая, большая и глубокая дружба связывала обе стороны. Эх, да что я буду тебе объяснять, у самого хватает ума понять, что Скирмонис для меня прежде всего художник. Только художник. И, разумеется, незаурядный, ты и сам это признаешь. Я уважаю его талант и, конечно, немного горжусь, что мне он уделяет больше внимания, чем другим женщинам. Ребячество? Женское тщеславие? Может, оно и так, не стану спорить, незачем мне играть перед тобой, Роби. Если интересно, могу датьк почитать письма Скирмониса — есть у меня несколько, — они только подтвердят мои слова. Хотела раньше предложить, но, зная твое джентльменское отношение к чужой переписке, подумала, что отнесешься к этому как к унижению для нас обоих. Суопис степенно кивает. Похлопывает ладонью себя по коленке. Просветлевшие глаза словно говорят: так я и думал.
— М-да-а ..— говорит он, решив рассеять дымок последних подозрений. — Скирмонис признался жене, что серьезно в тебя влюблен... Если это безумие, как выразилась Скирмонене, будет прогрессировать, их развод неизбежен.
Вероника смеется. Добродушно, но и насмешливо. Ровно столько, сколько нужно, чтобы придумать ответ.
— Ну знаешь... Твоя Скирмонене — гениальная лгунья. Или сумасшедшая, которой чудится неизвестно что. Никогда не поверю, что Скирмонис, человек солидный, мог бы вешаться на шею женщине... И не только вешаться, но и наболтать такой чепухи, которой постеснялся бы даже молокосос. Признаться жене, что любит другую женщину... Как матери... Фу, даже тошнит... Не буду спорить, Скирмонис мог обмолвиться, что уважает меня и любит как друга. Ну, отозваться тепло, с симпатией. А эта дуреха в припадке ревности лишилась рассудка и такие басни сочинила, что в голове не умещается. Вот бедняжка... Ее в психолечебницу надо... и поскорее, пока она окончательно не спятила.
— Скирмонене — серьезная женщина, Ника.
— Истеричка! Деревенщина, ни грамма интеллекта! Уверовала в своего мужа, как в бога, лопается от ревности, если чужая женщина хоть взглянет на него. Что и говорить, Роби, издалека все предметы выглядят иначе. — Вероника снова разражается пронзительным хохотом. — И в голову не приходило, что попаду в такой веселый переплет. Правда, хоть раз представился случай вдоволь насмеяться. — И вдруг серьезно добавляет: — Но как знать, вдруг Скирмонис и правда испытывает ко мне больше, чем обыкновенную дружбу? Именно такой возраст, когда стареющие мужчины начинают сходить с ума... Вот была бы красота ! Знаешь, я бы не упустила случая поводить его за нос. Поиграла бы, подразнила, а потом, если б он захотел чего-нибудь еще, посмеялась бы всласть. Пускай знает свое место. Жестоко? Да. Но женщина должна быть безжалостна с мужчинами, потому что и мужчины с женщинами не церемонятся.
Вероника кокетливо улыбается Суопису. Платье до колен, но Вероника как бы невзначай принимает такие позы, что ноги на пядь и выше приоткрываются выше колен, где мелькают розовые кружева.
— М-да-а-а...— мекает Суопис, хлопая ладонью себя по колену. — Могли на лоно природы... День-то погожий...
Но ему не отвечают: Вероники уже нет в комнате. Дверь спальни приоткрыта. Оттуда доносятся мягкие шаги, шелест шелков. Веет едва слышным ароматом духов, от которого у Суописа начинают краснеть щеки и губы расплываются в улыбке. Вот оно как... Она! Вероника! Его Ника! Беззвучно появляется в дверях словно видение. В одной сорочке, едва скрывающей то, что можно бы и не скрывать. Смущенно улыбается, поправляя волосы, которые взъерошила, торопливо снимая через голову платье.
— Сегодня у меня были три урока подряд, — говорит глуховатым голосом. — Хорошо бы отдохнуть минутку. А тебя, Роби, не тянет в постель?
Суопис улыбается, посылая к двери спальни вдруг заблестевший взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145