Когда в прихожей звонил телефон, ее бросало в дрожь: это он! Увы, отзывался совсем другой голос. Она разговаривала с этим голосом ласково, радушно, со всегдашней улыбкой, острила. А потом, положив трубку, стояла с окаменевшим лицом. Разочарованная и несчастная. Ничего, утешала она себя, жалобно глядя на свое отражение в зеркале, он позвонит вечером или завтра, обязательно позвонит. Но звонка все не было. Прошла неделя, началась другая, вернулся с Кавказа Суопис — от Скирмониса ни звука. Тогда она сама позвонила ему. Вначале домой (подошла Уне), потом в мастерскую. И тут же положила трубку, услышав его голос. Не положила, а швырнула, словно обжегшись. Он дома, в Вильнюсе!.. Никуда не уехал, не болен, а долбит эти злосчастные камни! Назавтра снова набрала номер мастерской, и в ушах снова зазвучал голос, от тембра которого мгновенно вспотели ладони. Нервно нажала на рычаг, поклявшись себе никогда больше не звонить. На самом деле, неужели он не может догадаться, чьи эти пустые звонки?! Но Скирмонис не догадывался. И тогда она вернулась к мысли — оскорбительной, унижающей, но совершенно реальной, которая мелькнула, когда он впервые подошел к телефону: а может, и его конь романтики расседлан? Мнет глину в мастерской, с грустной улыбочкой вспоминая эти две недели головокружительного счастья (а может, авантюры?), и клянет свое легкомыслие. Клянет? Это еще ничего, не так больно. А если смеется? Как многие мужчины, для которых подобные истории всего лишь пикантные любовные приключения? Может быть, теперь, когда прошло все это безумие, ему самому кажутся идиотскими слова любви, которых наговорил целую кучу, а она, Вероника, в его глазах лишь обыкновенная кокетка, охотящаяся за чужими мужьями, темпераментная самка? Это было бы страшно.
Вероника долго стоит, налегая грудью на балкон. Напротив квадратные глаза домов. Город. Дом за домом взбираются на холм, спускаются вниз, к реке,
снова поднимаются на холмы. Колышутся фонари, в таинственном мраке дремлют парки. Где-то там, на другом краю города, за невидимыми башнями, затерявшимися в лабиринтах переулков, и его квартира. Его мастерская. Спальня. Уне... Его! Вероника страдальчески морщится. Потом начинает хихикать. Вполголоса, но зло, с яростной улыбкой победившей женщины. Уне... Принадлежал ли хоть когда-нибудь он ей? А если и принадлежал, то принадлежит ли еще сейчас? И будет ли когда-нибудь принадлежать? Может, как человек, как друг... да... но как любящий муж — никогда!
И она еще яростней улыбается, сгорая от ревности к той другой женщине, которая сейчас, быть может, лежит в его объятиях, и в сознании против ее воли зреет решение завтра же позвонить в мастерскую и не бросать трубку, когда он ответит.
8
В тот же день, вернувшись с Вероникой в Вильнюс, он пошел в мастерскую. Снова тесный дворик в старом городе, три ступеньки вниз, помещение, загроможденное отлитыми скульптурами, знакомый запах гипса, паутина... Да, за две недели пауки поработали на славу, растянув сети не только в темных уголках мастерской, но и украсив верхнюю часть скульптуры, которую он начал в глине перед отъездом. Но когда стал снимать мешковину, испугавшись, что долго не поливаемая глина потрескалась, увидел, что ошибался: паутина была не на скульптуре, а над ней, на торчащем из потолка крюке, на котором когда-то пан Елбжиховский вешал свиные туши. Мешковина была влажная, глина блестела, как свежевылупленный каштан. Никогда ни о чем не забывающая Уне приходила сюда каждый день, раздевала скульптуру (в то же время, как он Веронику...) и, заботливо опрыскав водой, снова заворачивала ее.
Скирмонис почувствовал, что краснеют щеки и уши, а сердце заливает какая-то липкая приторность. Хорошо, что Уне сегодня здесь не будет. Вызвалась помочь убрать мастерскую, но он отказался: сам обметет паутину, вымоет пол. Пользоваться ее добродушными услугами, которые раньше сами собой подразумевались, сейчас казалось ему святотатством Он не мог без страха подумать о том, что час за часом близится вечер, а потом — ночь, и им придется остаться вдвоем после двухнедельной разлуки. Безнадежная ситуация, не надо было пускаться с Вероникой в эту поездку, он мерзко унизил себя, обманув двух человек, которые до той поры уважали его, а может, и любили; но он не мог поступить иначе, его рассудок, его моральные принципы были бессильны перед прорвавшимися чувствами.
Я люблю эту женщину, говоришь ты. И она меня любит. У нас с ней редкая возможность пополнить жидкие ряды тех, кто считает себя счастливыми. Вы счастливы! Но в один из часов торжествующей любви, которые длились всю поездку, вы неожиданно встречаете общего знакомого. И вот она, Вероника, невероятно теряется. На ее покрасневшем лице паника и страх. Любовь предательски поднимает руку на удобную, испытанную за четырнадцать лет семейную жизнь, в которой, быть может, никогда не было настоящей радости, но все в ней надежно, спокойно, безопасен каждый шаг, как переход по сотни раз испытанному броду. Скирмонис слушал ее бессвязный трусливый лепет и не мог унять мучительного беспокойства. Он был тоже испуган. Испуган и огорчен. Было чего-то стыдно, жалко себя, Уне, Веронику. Он заподозрил, что принятое им за любовь всего лишь игра.
Последний этап путешествия обоим показался невероятно длинным. Они пытались острить, договаривались, как и когда созвонятся, но так и не смогли рассеять подавленное настроение, которое с приближением к башням Вильнюса становилось все мрачнее. Скирмонис хотел напомнить встречу с Негром-Вильпишюсом, спросить, что она думает делать дальше, но, пока он колебался и не смел начать, Вероника сама завела разговор об этом, сказав, что язык Вильпи-шюса может заварить кашу, поэтому надо договориться, как держаться, если поползут слухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145