Или совсем не знаешь Вильпишюса. Не знаю, как он будет мне мстить, но уверена, что выдумает какую-нибудь пакость. Есть у меня одна приятельница, которая тоже отставила Негра. А после этого пошли в городе слухи, что у этой женщины роман с чужим мужем.
Суопис убежден: с Негром-Вильпишюсом никаких дел! Если заглянет в гости — пожалуйста, садись, потолкуем за чашкой кофе. Элементарная вежливость, необходимая среди цивилизованных людей, и больше ничего.
Наутро Суопис расставляет в гостиной свои холсты, и Вероника имеет случай убедиться, сколько муж натворил за неполный месяц под южным солнцем. Стадо овец на фоне Эльбруса. Пляж. Счастливая мать ведет за руку ребенка по берегу моря. Улыбающаяся мороженщица на улице Сухуми. Портрет работающего колхозника. Портрет рыбака, вытаскивающего сети. Портрет молодой женщины, читающей книгу на пляже. Портреты, горные и морские пейзажи. Счастливый отдых и радостный труд.
Вероника приятно удивлена: действительно много сделано. За такой короткий срок. Очень много! Суопис серьезен, сдержан, но не может скрыть гордости. «Ну как? Недурно, правда? Краски, композиция и все прочее...» — спрашивают его глаза.
Вероника, соглашаясь, кивает, награждает всегдашней улыбкой. Хорошо, прекрасно, чудесно, Роби. Увидела твои работы, и хочется с завистью воскликнуть: «Какая прекрасная жизнь, какие счастливые там люди!» Но чем дальше, тем сдержаннее становится ее улыбка. А когда, оставшись в одиночестве, она еще раз просматривает полотна, первоначальную радость сменяет раздумье. Краски, композиция... Слов нет, Робертас владеет техникой, это уж точно. Но где же «все прочее» — душа произведения, его жизнь? Есть горы, есть пальмы, но все как на фотографии. Закат
в море,.. Да, это? пожалуй, самая удачная работа. Но и на этот закат она смотрит равнодушно, как на надоевший, много раз виденный пейзаж. Женщина, ведущая ребенка, тоже что-то напоминает. Портреты... Нет в них жизненности, а Скирмонис сказал бы: живописец не примешал к краскам чудодейственного порошка, от которого полотно становится живым, волнующим и говорит на своем языке. Критик Лабонис в своей статье об одном художнике-неудачнике выразился : «Его творчество — это радостная, вечно улыбающаяся маска, за которой скрыто истинное лицо жизни».
Возможно. Но почему эти слова должны относиться к Робертасу Суопису? И какого черта они вспомнились именно сейчас, перед этими холстами, напоенными жарким кавказским солнцем? Вероника негромко и зло смеется.
После обеда говорит Суопису, который собирается в город заказывать рамы для картин:
— Я еще раз просмотрела твой кавказский цикл. Думаю, пока не стоит все ставить в рамы.
— Сам знаю, Ника. Над некоторыми придется порядком поработать, недоделаны еще.
— А тебе не кажется, Роби, что ты слишком быстро пишешь? Надо же выносить произведение. Поискать мысль поглубже, решение пооригинальней...
Суопис помрачнел, он разочарован.
— Ты недовольна моими полотнами?
— Нет, почему...—Вероника немного растеряна.— Твои полотна хороши. Но видишь ли, пора дать что-нибудь действительно серьезное... Хорошо подумать, взвесить... Не надо бояться ухлопать на одно полотно побольше времени, но зато выдать такое, чтоб все ахнули.
— Ника, милая...—Суопис не знает, что и говорить: слишком уж неожидан выпад Вероники.— Ты же всегда считала, что труд, только труд, труд и еще раз труд рождает художника.
— Я и не беру своих слов обратно. Трудись! Может, даже больше, чем до сих пор. Больше труда, но меньше... плохих полотен.
— Плохих полотен?
— Ох, еще бы нет, Роби, — безжалостно рубит Вероника.—Тебе надо подтянуться. Можешь! Я верю в тебя, дорогой.
Суопис молчит. Не пойдет уже заказывать рамы, не напоминает о билетах на спектакль гастролирующего театра, который хотел посмотреть. Закрылся у себя в комнате, листает проспекты, альбомы репродукций: вдруг мелькнет в голове оригинальная идея? Завтра сходит в Художественный музей, во Дворец выставок, посмотрит новые экспозиции. Неплохо бы съездить в Ригу, Таллин, посмотреть, над чем работают соседи. Сокровища живописи московских музеев более или менее знакомы. Раза четыре побывал в Эрмитаже. Стоило бы, конечно, съездить еще раз и в тот же Эрмитаж, и в Третьяковку. Шедевры духовно обогащают, будоражат воображение, оживляют мысль. И чертовски хочется работать. Вдохновение! Именно это слово! Большое искусство окрыляет, вливает свежую струю. Просто странно, что находятся художники, которые говорят, что не могут работать, увидев совершенное произведение. Он, Суопис, живописец иного покроя. Ему необходим постоянный контакт с величайшими мастерами палитры. Учиться, учиться и еще раз учиться. Ника, пожалуй, права: холсты, привезенные с Кавказа, действительно не так удачны, как он полагал сам. Слишком быстро работал? Может быть. Но работал с вдохновением, которое вызвали музеи Тбилиси, Еревана, Баку. Нет, причина неудачи — не спешка. Не так давно критик Гегжда откровенно сказал: «Малюешь, Суопис, что попало. Изящные у тебя холсты, но, если так дальше пойдет, они пригодятся разве на то, чтоб мешки шить». Гегжда нахал, грубиян, с таким и спорить не стоит: улыбнись и уходи. Но в каком-то смысле он прав: важнее всего найти себя, выяснить, кто ты такой, и тогда уж уверенно двинуться в одном направлении. Портреты, акварельные миниатюры, пейзажи... А как знать, может, для более полного раскрытия твоего таланта необходимо широкое полотно, дышащее драматизмом жизни, острыми конфликтами, насыщенное пафосом современной действительности? Эпос! Звучит пугающе, но, быть может, именно здесь истинное твое призвание?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145