— Хм... Я распорядился, товарищ Скирмонис. Да, да, распорядился. Проверить, сделать соответствующие выводы, так сказать. Вопросы сами не решаются, их надо решать, товарищ Скирмонис.
— Заявления обеих семей уже три месяца лежат в райисполкоме... Стундисам тоже тесно в одной комнате: он ведь актер. Вы представляете, как трудно подготовить роль в таких условиях? Пока Градовские не получат квартиры, и дела Стундисов не сдвинутся с места.
Тялкша повернулся, идет к двери. Возвращается. Сумрачный взгляд скользит по полу, словно исследуя, что скрипит под ногами от его грузных шагов.
— Три месяца! У людей годами лежат, да, да, годами, товарищ Скирмонис, не качайте головой. Очередь! Советская законность отвергает любой блат, между нами говоря...
— Думаю, вы понимаете, что я именно из-за этой, что вы упомянули, справедливости впутался не в свое дело. Ведь Градовские, как вам известно, в порядке очереди должны были получить кооперативную,
а другие опередили их. Так что, когда такой особый случай...—Скирмонис едва сдерживается, чтобы не брякнуть лишнее. — Когда я вам тогда объяснял, вы, кажется, поняли, согласились и пообещали. «Жизнь постоянно поднимает немало таких вопросов, которые необходимо решать в порядке исключения». Это ваши слова, товарищ Тялкша.
— Мои? Не знаю, не помню. Может, и мои. Да, да, пускай будут мои. Мы признаем, есть такие вопросы, которые в порядке исключения... И мы их успешно решаем. И будем решать. Не могу сказать — завтра, послезавтра, но ваши Градовские получат ордер на квартиру вне очереди. Я распоряжусь, товарищ Скирмонис, да, да, распоряжусь.
— Распорядитесь...—Скирмонис сам не чувствует, как по его лицу пробегает ироническая улыбка, а голос такой, словно он собирается расхохотаться.
Тялкша поднимает голову. Минутку смотрит из-под мохнатых бровей на Скирмониса — больше удивленный, чем оскорбленный. Потом, густо покраснев, начинает медленно излагать свои доводы, с каждым словом все больше свирепея:
— Или у вас нет никакого понятия о работе человека, выполняющего мои обязанности, или вы не желаете понять. У меня сотни дел гораздо важнее, чем квартиры ваших цеховых мастеров и артистов. Если хотите знать, такая мелочь не в моем ведении, этим занимаются другие люди. Это меня даже оскорбляет. Оскорбляет и обижает, товарищ Скирмонис. Роняет мой авторитет как ответственного работника. Другому, который бы на вашем месте явился с подобной просьбой, я бы указал на дверь. Да, да, на дверь, товарищ Скирмонис. Для этого существуют ЖЭКи, исполкомы, горжилотдел, профсоюзы... Хоть отбавляй учреждений, которые решают мелкие вопросы. Врачу не несут чинить сапоги, на это есть сапожник, товарищ Скирмонис. Однако я из уважения к вашему таланту, понимаете?.. Понял, обещал ходатайствовать. И буду ходатайствовать, будет сделано. Да, да, будет сделано, товарищ Скирмонис. Дело заведено. Движется. Только попрошу без претензий, не надо пороть горячку. Москву и то не за день построили, так сказать.
Выпалив эту тираду, Тялкша свысока смотрит на Скирмониса. Но Скирмонис молчит. Вытирает о полы халата чистые руки и молчит. («Надо бы предложить кофе и рюмочку, но человек и так потерял почти целое заседание. Наконец, такой жест с моей стороны выглядел бы как извинение. А в чем я перед ним провинился?»)
— Еще раз благодарю, товарищ Тялкша. Простите, что оторвал от дел.
— Ерунда. — Тялкша сдержанно улыбается, протягивая Скирмонису руку. — Желаю вам успешно трудиться. Творческого вдохновения, так сказать. Когда найдете нужным, звоните моей секретарше. Как-нибудь выкрою часок-другой, если уж так необходимо еще повращаться на этом стояке.
12
Несколько дней спустя Тялкша снова занял свое место на стояке. Когда он уехал, Скирмонис переоделся в праздничный костюм и запер мастерскую, хотя по давно установившемуся распорядку дня оставалось еще не менее двух часов работы, — предстояло свидание. Чутье не обмануло: Вероника все-таки позвонила. Позавчера, поздним вечером, когда он валялся на диване, включив радио, и упрекал себя: какого черта взялся за портрет Тялкши...
По голосу понял, что она раздражена, но по телефону объясняться не стал, только условился о месте и времени встречи.
Она опаздывала. Педантично пунктуальный, Скирмонис стал нервничать. Может, кто помешал, может, сама передумала и вообще не придет. Однако спустя ровно пятнадцать минут после условленного времени он увидел ее за деревьями парка. Еще раз посмотрел на часы. Да, она заставила его прождать четверть часа.
Он досадливо поморщился: чепуха эти пятнадцать минут, которые он пробродил по парку, как девятнадцатилетний влюбленный, главное — потускнело приподнятое настроение, а нежные слова любви, которые радостным потоком рвались из сердца, пока он шел к месту встречи, сейчас уже казались жалкими и смешными. Как мало иногда нужно, чтобы букет цветов, который ты держишь в руке, превратился в сорняки! Нет, у него не было цветов, как положено в таких случаях. Подумал: надо бы, но не купил, потому
что так поступают все, отправляясь на свидание, а весь ширпотреб раздражал его. Итак, он пришел без цветов и теперь с иронией подумал: хорошо, что без них, а то мог и зашвырнуть букет в кусты, как благодарность Веронике за опоздание.
Сел на скамейку, притворившись, что не заметил ее, и развернул газету. Повеяло ароматом знакомых духов. Туфельки цокают уже у самой скамьи. И в тот же миг газета, вырванная из рук, взлетела и упала наземь, открывая улыбающееся лицо Вероники с лиловыми губами и узкими дугами крашеных бровей» под которыми жарко лучились глубоко запрятанные маленькие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145