Да все они одним миром мазаны, отмахнулся Головастик, и
, как теперь понимал Топорик, был совершенно прав.
Все случилось мгновенно и страшно. В дом проникли без особых усилий, в мас
терскую племянника отца Лансама вошли, не зажигая огня. Кто же мог догада
ться, что за порогом мастерской раскинул сокрушительные челюсти медвеж
ий капкан?! Головастику Ц он шел первым Ц враз перебило ногу. На отчаянны
й его вопль тут же сбежались слуги. Топорику бы откинуть ставни, прыгать в
окно Ц и деру… но он потратил драгоценные секунды, разжимая скользкие о
т крови зубчатые ободья. Не смог, не хватило сил. И кто-то, смачно ухнув, сма
зал его чем-то тяжелым по голове.
И вот Топорик здесь. Это не городская тюрьма, нет. В городской тюрьме Топор
ику, несмотря на свои неполные четырнадцать лет, удалось побывать дважды
. Не было там сроду одиночных камер, а был лишь широкий подвал без окон и дв
ерей, со стенами, осклизлыми от испарений нечистот, густо покрывающих по
л. Арестантов спускают по пологой каменной трубе и вытаскивают обратно к
рюками. Если, конечно, вытаскивают…
Значит, городскую стражу племянник Лансама не звал, размышлял Топорик, к
ого же он упросил достойно наказать обидчиков? Конечно, родного дядюшку,
кого же еще… А про этого Лансама по всему Верпену давно уже ходили нехоро
шие слухи. Членов Братства Красной Свободы, попавшихся имперским воякам
, Лансам перекупал, но не чтобы казнить прилюдно, как принято везде, не каз
нить. Изгонять беса гордыни из душ. Говорили, что не столько крестом и моли
твой священник гнал бесов, сколько дыбой, клещами и огнем. И так понравили
сь отцу Лансаму богоугодные эти деяния, что уже после чумы, когда графа Пе
липа Император прогнал из сердца Империи в далекую Лакнию, священник взя
лся спасать души не еретиков, а простых воришек, переплачивая ландграфу
по серебряной монете за каждого никчемного арестанта, крюком вытащенно
го из подвала городской тюрьмы. Тот же Гюйсте Волк обмолвился как-то, что
за последние полгода исчезли бесследно из Обжорного тупика десяток поп
рошаек поплоше. И верно, зачем платить серебром, если в темные наши времен
а на улицах полным-полно вопиющих о спасении заблудших душ? Недаром дом о
тца Лансама, похожий больше на сторожевую башню Ц неприступную, с обиты
ми железом воротами вместо дверей, с толстыми коваными решетками на окна
х, дом, мрачно возвышавшийся у западной городской стены Ц выше самой сте
ны! Ц случайные прохожие обходили стороной. Особенно когда стемнеет… Д
а и Братство Висельников никогда своим вниманием Лансама не удостаивал
о: трогать церковников опасно, власти за них радеют, да и брать у Лансама н
ечего Ц у любого удачливого лавочника серебра и золота вдвое больше, да
и просто войти в его дом-башню практически невозможно. Не богатства охра
няет Лансам, а собственную персону. За те годы, как он поселился в Верпене,
много нашлось бы охотников отрезать почтенную седовласую башку. Из того
же Братства Красной Свободы, скажем…
Топорик передернул плечами и сплюнул через решетку.
В углу его камеры зашевелился сумрак.
Ц Головастик! Ц радостно вскинулся Топорик, забыв даже о том, что еще ми
нуту назад, оглядевшись, никого рядом с собой не заметил.
Но это был не Головастик.
Сначала вспыхнули желтые, словно кошачьи, глаза, ярко распоровшие темнот
у, потом к решетке беззвучно подвинулся длинный и тонкий силуэт.
Топорик обомлел.
Он уже пообвыкся в темноте и теперь мог видеть того, кто стоял перед решет
кой. Человек не был высок, как Топорику показалось вначале. Роста он был ср
еднего, но прямо и высоко держал голову, оттого вид имел несколько надмен
ный: тело натянуто, как тетива лука, словно на спине этого человека что-то
этакое было и это что-то он привык прятать от посторонних глаз. Черты лица
его были тонкие и резкие: подбородок выдавался далеко вперед, длинный но
с клювом загибался книзу; волосы серые, будто седые, ниспадали ниже плеч, т
яжелые и жесткие, словно иглы, они, казалось, никогда не могли спутаться. А
глаза… тут Топорик невольно подумал о том, что это лишь в сумерках они ярк
о-желтые, а при свете, должно быть, совершенно прозрачны, как стекло. А возр
аст незнакомца вот так сразу и не определишь… Может, двадцать лет, а может
, и сорок. Лицо безбородое, кожа на нем гладкая, как у женщины…
Незнакомец Ц тело его окутывал черный плащ Ц скользнул по Топорику воп
рошающим взглядом и приложил палец к губам. Мальчик с готовностью отполз
подальше Ц в темный угол. Сердце его забилось сильнее, он не разумом, а ин
стинктом, отточенным за год ночной работы на Гюйсте Волка, понимал: нужно
замереть, не двигаясь и даже не дыша, а лучше всего вообще закрыть глаза и
не смотреть на то, что сейчас произойдет. Непонятно почему, но он был тверд
о уверен, что произойдет, хотя и не знал Ц что; но не смотреть не мог.
Незнакомец наклонился и выпрямился. В пальцах его появилась соломинка. Д
ержа соломинку в левой руке, правую он запустил в шевелюру, поискал там и р
езко дернул. Когда он вкладывал волос в полую соломинку, Топорик углядел
Ц волос почти не гнулся, точно и на самом деле был очень тонкой и длинной
иглой.
После этого незнакомец двинул раскрытой ладонью в перекрестье железны
х прутьев. Решетка загудела.
Тотчас послышались торопливые шаги. В коридоре заметались, разгоняя тен
и, отблески факельного света. Незнакомец сунул соломинку в рот, сжал ее гу
бами.
Тюремщик, подбежавший к камере, был кряжист, лыс и безнос Ц на месте носа,
в середине круглого лица, темнел отвратительный лохматый провал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99