Бенюс целый урок так и сяк обдумывал этот вопрос и, наконец, решил, что тут услужила Виле. Он хотел поговорить с ней, выяснить, почему она вчера не дождалась его, как уговорились, но никак не удавалось. После звонка Виле первая выбегала из класса и возвращалась к самому началу урока. На переменах она ни на минуту не оставалась одна. На большой перемене Бенюс подстерег ее, когда она покупала завтрак, заговорил, но ничего путного не получилось: ее тотчас окружили девушки, и они толпой пошли завтракать. На последнем уроке он послал Виле записку, просил подождать после уроков, но получил неожиданно строгий ответ: «Не могу. Домой пойду с девочками». Бенюс ушел до звонка, оделся и встал у выхода. Но Виле так и не дождался: она выскользнула через черный ход. Бенюс втянул в плечи вдруг потяжелевшую голову и вернулся в раздевалку. Ему захотелось пойти домой одному, — раздражал шум, казалось, что все смотрят на него как-то особенно.
В раздевалке к нему пристал Сикорскис.
— Не принюхивайся. Твоей серны уже и след простыл,—бросил он, насмешливо улыбаясь.
— Я не гончая, — огрызнулся Бенюс. — Можешь оставить свои остроты при себе.
— Пошли. — Альбертас похлопал Бенюса по спине. — У меня есть новости.
— Не интересуюсь...
— Не суди заранее. — Альбертас мягко подтолкнул Бенюса к двери. Они вышли во двор. — Ученики уже говорят о твоем подвиге.
— Не слышал, — мрачно ответил Бенюс.
— Врешь.
— Дело мое
— Ты поступил мужественно, Бенюс, но кое-кому это кажется предательством...
— Заткнись!
— Не взыщи.—Сикорскис дружески улыбнулся. — Я только повторил слово, которое на последней перемене слышал от одного семиклассника. Некоторые люди любят ставить все вверх ногами. Не надо обращать внимание. Ты отлично поступил, и мы тебя уважаем, а на оппозицию — наплевать. Мы ей заткнем глотку. Меня интересует только одно: каким образом вся гимназия так быстро дозналась о вчерашнем сборе? Может, Виле язык распустила?
— Всюду тебе мерещится Виле! — Бенюс зло пнул ногой ледышку на тротуаре.
— У меня есть серьезные основания.
— У тебя всегда находятся основания, когда надо напасть на человека.
— Не кипятись.—Лицо Сикорскиса посерьезнело и стало непроницаемо холодным. — Виле принесла Мингайле заявление — просит вычеркнуть из списка скаутов.
Бенюс, не веря своим ушам, уставился на Альбертаса.
— Заливаешь...
На большой перемене с Мингайлой говорил. Он глубоко оскорблен.
— Вычеркнет?
— Конечно. Зачем держать, если не хочет? Будешь теперь мне верить? Говорил я, что Римгайлайте — дрянь, а ты ее защищал все время. Вот и дождался. Натянула нос всем, а тебе — в первую очередь. Только и остается, что радоваться!
Бенюс молчал. В последнее время Виле все больше и больше становилась загадкой для него, но такого поворота он не ожидал.
— На нее повлияли...—выдавил Бенюс сквозь зубы. Он имел в виду Аницетаса, но не назвал.
— Пускай катится к черту, раз своей головы нет, — огрызнулся Сикорскис. — К большевикам или в религиозный кружок. Церковь или тюрьма — какая разница? Нам не нужны такие люди. С этого дня Римгайлайте — враг. Вбей себе в голову и никаких фиглей-миглей! Нам ни к чему сентименты.
— Ты запрещаешь мне дружить с девушкой, которую я люблю? — зло спросил Бенюс.
— Не запрещаю, а прошу. Ты уже доказал свою сознательность. Выдержал одно испытание, выдержишь и другое.
— Что ты смыслишь в любви...
— Любовь есть только одна — к родине. Эту любовь я знаю получше тебя.
— Это разные вещи. Не надо путать любовь с политикой.
— Я признаю только такую любовь. Всякая другая — самообман. Родительская любовь, любовь к товарищам, любовь к богу, женская любовь... КШзсЪ.!1 Нет такой любви. Думаешь, я люблю своих родителей? Ничего подобного! Я только привязан к ним, как теленок к корове. Отлучат от вымени — помучаюсь малость и перестану реветь. А твоя мать? Думаешь, от любви бегает с корзинкой каждое воскресенье? Вздор! Смотрит на тебя, как богомаз на образ собственного изготовления. Ты для нее вещь, собственность. Видя тебя, она испытывает удовлетворение. А любви к богу тоже нет. Есть только страх перед ним. Потому и не говорят «боголюбовный», а только «богобоязненный», «страх божий». Но из всех этих воображаемых чувств самое бессмысленное — любовь между мужчиной и женщиной. Родители тебя родили, без друзей тебе скучно, богу молишься из страха, но какого черта нужна тебе какая-то девка? Поласкать, низменные страсти удовлетворить? Мерзко, достойно скота! А сколько на это уходит энергии, сколько теряют времени, губят себя — и всё умные люди! Даже представить себе трудно, как выиграла бы наша нация, если бы всю эту энергию мы отдали на ее благо!
— Через сто лет от нашей нации не осталось бы ни единого человека. — Бенюс нервно рассмеялся.
— Почему?
— Потому что машины для рожания еще не изобретены.
— Роды не имеют ничего общего с любовью. Скот не любит, а плодится.
— Ты говоришь так, потому что сам никого не любишь.
1 Болтовня! (нем.)
— Никто не любит. Все это одно воображение. А я не воображаю.— Альбертас замедлил шаг. Они переходили мост. Сразу за мостом их дороги расходились. — Вечером приду — будь дома.
— Не знаю, как получится. — Бенюсу хотелось его подразнить.
— Сиди дома. Принесу статейку для нового номера. Варненас на уроке закона божьего написал про Ви-ле Римгайлайте. Пустим с карикатурой Лючвартиса.
— Интересно...—Бенюс проглотил горькую слюну.—Что он там написал?
— Не знаю. Хочет еще поправить. После обеда занесет.
— И ты думаешь печатать?
Девке надо дать по лапам. Всего хорошего !
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119