так подружиться с Ромасом, чтобы их дружба никогда больше не сломалась. Он спросил: — Видел? Пятрас с Адой что-то жрут. Торт, наверное. И запивают молочным шампанским. А ты не хочешь пить?
— У меня есть лит, но надо заплатить хозяйке за электричество.
— Я твоего лита не прошу. — Бенюсу захотелось показать себя. — Деньги есть — во! — он провел рукой по шее.— Только надо домой сходить. Проводишь?
— Провожу, — охотно согласился Лючвартис.
— Пускай Сикорските со Стимбурисом не думают, что торты пекут для них одних...
...Когда добрых полчаса спустя они вернулись с деньгами, Ада и Пятрас все еще сидели в кафе. На столе стояли две пустых бутылки. Третья была выпита до половины. На стеклянной тарелочке желтели два больших апельсина. Бенюс с Лючвартисом выпили по бутылке молочного шампанского и проглотили по куску торта. Подошел хозяин — толстый человек в белом халате с лунообразным лицом и принес еще две бутылки. Бенюс был как во сне: такие вкусные вещи он ел впервые в жизни.
— Они апельсины жрут, — сказал он, косясь на столик Стимбуриса.
— Пятрас свою барышню угощает.—Ромас смущенно улыбнулся. Он хотел чем-то отблагодарить за угощение. Лит потратить боялся, поэтому решил уго-
стить товарища новостями,— Ты слышал, что рабочие с мельницы застали их на мешках?
— Кого их? — не понял Бенюс.
— Пятраса с Адой.— Ромас трусливо огляделся.— На втором этаже мешки были свалены с зерном. Они, значит, залезли за кучу мешков к стене и...
— Целовались? — у Бенюса перехватило дыхание, ему стало дьявольски интересно.
— Целовались и... нехорошо делали...
— Кто тебе говорил?
— Фелюс. Ему рабочие рассказывали.
— Фелюс врет.
— И я бы не поверил, если б собственными глазами не видел.
— Что? Ты сам видел?! — Бенюс посмотрел на Ро-маса, как будто увидел его впервые. — Аду с Пятра-сом? Где?
— Еще перед тем случаем на мельнице. Помнишь тот урок, когда Горилла послал меня в кабинет физики за картой и я опоздал?
— А что?
— Я застал их в кабинете за перегородкой. Пятрас сидел на стуле, а Ада — у него на коленях.
— Целовались?
— Стимбурис испугался меня, чуть в ухо не заехал. И я испугался...
— Я бы не испугался. Сидят, ну и пускай сидят. Чего тут бояться?
— Они сидели не просто.— Лючвартис снова огляделся, нагнулся над столиком и зашептал: — Пятрас держал ее за талию... и я испугался...
Бенюс взглянул украдкой на парочку. Лица Стим-буриса не было видно: он сидел спиной. Ада чистила апельсин и клала один на другой золотистые, пахнущие солнцем кораблики. Пятрас что-то говорил. Она улыбалась и молча ела дольку за долькой. Аде было только шестнадцать лет, но она казалась значительно старше. Может быть, потому, что, невзирая на гимназические правила, носила модную гривку и красила брови. Брови были тоненькие, выщипанные, черные, ноготки покрыты лаком, от платья резко пахло одеколоном. Ада сидела, положив ногу на ногу. Платье задралось, и виднелась розовая коленка, обтянутая шелковым чулком. От этого зрелища Бенюса охватило странное, до сих пор неизведанное чувство.
— У меня еще есть деньги. Мы возьмем апельсин и съедим вдвоем, — сказал он Лючвартису. — Я сам почищу.
Ромас одобрительно закивал. Его веснушчатое лицо сверкало, словно небо, усеянное звездами.
Зимы как не бывало. О ней напоминают только полоски ссевшегося снега в тени, ночные заморозки, обломок льдины, проплывающий по реке. Яркое полуденное солнце прыгает по крышам, а крыши сверкают, вспыхивают, заливаются румянцем. Жалкие лачуги местечка, прикорнув под залатанными шапками из соломы или дранки, греются на солнцепеке, словно равнодушные ко всему старики.
Бенюс идет по тротуару. В руке у него портфель с книгами, в кармане два пузырька с лаком — краска для яиц и деревянная писанка — пасхальный подарок Парунасу. Вот и все, что он мог купить на деньги, скопленные до пасхальных каникул. По правде говоря, после пира в молочном кафе он и не копил. Когда подморозило, финки вышли из моды, и все увлеклись коньками. Бенюс тоже обзавелся — Гряужинис дал. Коньки были старые, тупые и страшно дорогие, хоть достались ему даром: за них Бенюс должен был делать Людасу все домашние работы. А это нелегко. Болит, ох, как болит душа, когда приходится работать за мальчишку, который еще издевается над тобой, да и колотит в придачу. Никому не нужные коньки, как и финка, лежали теперь в сундучке, и Бенюс жалел, что совершил такую неудачную сделку с Людасом.
На пригорках дорога подсохла, но в низинах еще копилась грязь. Выбоины были полны воды, жидкая тюря грязи, которую колеса телег вытеснили из колеи. ровным слоем покрывала тропинки. В таких местах Бенюс перескакивал через канаву и, обогнув топь, возвращался на большак. «Не могли лошадь взять и приехать,— сердился мальчик.— Мама-то приехала бы, да отчим не позволил. Ясное дело, он. Ему, вишь, чужой лошади жалко».
Бенюс остановился. Тропа здесь суживалась, толстым слоем лежала на ней грязь. Надо было или
прыгать через канаву, или шлепать по грязи серединой дороги. Но канава была слишком широка, не разбежавшись, ее не перепрыгнешь. Бенюс закатал штаны и со злой завистью посмотрел на приближающуюся телегу, на которой сидел человек в тулупе и в вытертом заячьем треухе. Иссиня-красное лицо его было свежевыбрито, под глазами висели мешочки, из-под седых бровей глядели крохотные крысиные глазки. Бенюс с первого же взгляда узнал Пилипаса Жасинаса, который когда-то вышвырнул Агне рожать на улицу. Жасинас жил вдвоем с женой, детей у него не было. Изворотливого старика в деревне не любили, хотя и ладили с ним: кто — из уважения к полсотне гектаров, кто — по нужде, но никому он не был симпатичен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119