Пока мальчик сообразил, что происходит, дети накинулись на писанки, и через мгновение на земле осталась только пустая шапка.
— Дети, пошли домой, — позвал детей Ронкис.— Пора ужинать.
И правда, солнце уже садилось, и с потемневших
полей вместе с криками чибисов полз прохладный сырой вечер.
— Дурак ты, дурак, Шарунас, — сказал Бенюс, когда они отдалились от товарищей. — Такую кучу яиц из рук выпустил.
— У меня еще есть. — Шарунас глубоко вздохнул.—А те пускай... Все равно не мои...
— А те, что получил, когда ходил с песнями, разве твои?
— Те добром получены, а эти... эти вроде бы и ворованные.
— А, все одно — выиграть или выклянчить...—посмеялся над братом Бенюс.
— Я не знаю...—Шарунас терпеливо проглотил обиду.—А Пятрюкас плакал... На что мне чужое?..
— Чего вы там спорите? — заинтересовался Рон-кис. Он остановился и подождал, пока мальчики подойдут.—Что случилось? Проигрались?
— Шарунас полную шапку яиц накатал и роздал, — ответил Бенюс.
— Бенюс смеется надо мной, говорит, дурак...— И Шарунас рассказал, как было дело.
— Вот как?! — Ронкис рассмеялся и внезапно сбил мальчику шапку на макушку. — А почему ты думаешь, что Шарунас глупо поступил? — спросил он, вдруг поворачиваясь к Бенюсу.
— Никто не возвращает выигрыша...—смутившись, ответил Бенюс.
— А Шарунас вернул. Нет, сынок. Шарунас поступил не глупо, а благородно.
— Дети над ним смеются...—с досадой заметил Бенюс.
— Значит, Шарунас оказался лучше их. Поэтому его поступок еще ценней. — Ронкис минуту помолчал. — Надо брать пример с хороших мальчиков, Бенюс, а не с сорванцов. Я нечаянно услышал, как ты говорил с друзьями. Это швыряние ножей — дурацкая затея. Раз не можете найти игру получше, то этим хвастать нечего. А ты не только хвастаешь, ты и презираешь своих друзей. Нехорошо! Если будет за что, другие похвалят. Добродетель не спрячешь, равно как и порок. Помни, что хвастает чаще всего тот, которого другим хвалить не за что. Хорошо подумай об этом, сынок, и раньше, чем обзывать глупцом другого, посмотри, может, ты и сам глуп...
Бенюса злость брала, что отчим унизил его перед Шарунасом. Он не чувствовал за собой вины. Правда, он немного прихвастнул, ну и что? Ведь он, и правда, недурно кидает финку, а деревенские дети кидать не умеют. А уж с тем, что метание финки — игра плохая, Бенюс никогда не согласится. Это только отчиму так кажется. А отчиму все не так. За это его люди и ненавидят, обзывают безбожником, большевиком, калекой красным.
Из-за отчима иногда и Бенюсу приходится страдать : некоторые учителя ищут случая придраться, срезать, снизить оценку, большинство в классе избегает дружбы с ним. Нет, на мнение отчима обращать внимание не стоит. Ему не нравится, что люди хорошо живут, богатеют. Хозяева говорят, что он завидует и, была бы его воля, отнял бы все у тех, у кого есть, и отдал тем, у кого ничего нет.
С такими мыслями Бенюс уснул.
Следующий день он провел в деревне, катал и бил яйца. Ему везло, но он ни на минуту не забывал о вчерашнем решении. Утереть нос Витасу... Показать всем, что он не впустую хвастает. Придумать что-то такое, что бы подняло его в глазах этих глупых мальчишек, и они, уже не сомневаясь, могли бы сказать: «Если Бенюс мог сделать такое, что для него значит попасть финкой в воробья!» Он долго ломал голову и только под вечер надумал. Поначалу затея и ему самому не показалась такой уж восхитительной, но в конце концов Бенюс решил, что ничего лучше не выдумаешь. Он сделает арбалет-пушку! Это будет не просто лук вроде того, из которого Витас стреляет ворон. Это будет лук, который смогут натянуть только два мальчика вместе, а сама тетива будет толщиной с палец! За гумном у Жасинаса Бенюс видел стропилину. Он должен вытесать из нее пушку, потом сделает из чурок колеса, а к пушке приладит лук. Если хорошо натянуть, такой лук метнет стрелу метров за сто. И не просто стрелу, а настоящее копье. Бенюс приладит железный наконечник (у него есть несколько пуль), прицепит жестяные перья, и стрела полетит со свистом, как настоящий снаряд...
Утром он встал раньше обычного, нашел немного льна, топор и, не дождавшись завтрака, помчался было в лесок Сикорскиса, чтобы срубить лук. Но помешал отчим.
— Смотри не убегай далеко, — предупредил он — После завтрака идем в поместье лен убирать.
— Лен? — Бенюс оторопел.— И мне надо идти?
— Пускай дома остается, — отозвалась Агне от колодца, где процеживала молоко.—За домом посмотрит.
— Дом никто не унесет. — Ронкис поморщился, но его голос остался таким же мягким. — А лен через неделю убран будет. Нельзя пропустить случай. Можем хорошо заработать.
— Сколько он там наработает за день, — снова заступилась за сына Агне. — Только будет путаться под ногами, как Шарунас.
— Не будет.— Ронкис спрятал за спину покалеченную руку. — В субботу я пообещал управляющему дать человека возы обминать. Сегодня будут возить лен, который убрали до пасхи. Мы с тобой будем убирать, а Бенюс пойдет возы обминать.
— Но, Антанас...—Агне приподнялась от ведра с цедилкой в руках. Во взгляде у нее была жалобная просьба.— Обойдемся... Того и гляди, глаза себе выколет... Лучше пускай за домом посмотрит.
— Бенюс? Такой мужчина! — Ронкис дружески улыбнулся мальчику. — Разве он никогда возы не обминал? В прошлом году во какое поле ячменя мы с ним вдвоем свезли.— И, помолчав, добавил: — А дома Шарунас посидит.
— Антанас...
— Перестань,—оборвал ее Ронкис, не повышая голоса.— Бенюс не нуждается в твоем заступничестве. Он умный, понимает, что не господь бог его кормит и в гимназию пускает. Разве не так, сынок? Ведь деньги с неба не падают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119